Коплан возвращается издалека
Шрифт:
— При пособничестве Борнштейна, разумеется?
— Да.
— Между нами говоря, я думаю, что Вашингтон втихую покрывал Борнштейна. Но дело не в этом. Бывают вещи, которые правительство не может делать официально, будучи в то же время заинтересовано в том, чтобы проворачивать такие делишки исподтишка. Если вам это о чем-нибудь говорит…
— Еще как говорит! Поведение Борнштейна меня очень удивляло. Когда речь заходит о контрабанде, тем более если здесь замешана политика, Белый дом обычно бывает в курсе дела. Мирное сосуществование имеет аспекты, о которых не полагается знать общественности.
Они помолчали. Коплан курил свою сигарету до тех пор, пока не обжег губы, и лишь тогда с сожалением потушил крошечный окурок. Ридс сочувственно улыбнулся.
— Попытаюсь добиться, чтобы вам разрешили курить в камере, — пообещал он.
— Не стоит, — ответил Франсис. — Лишения — хорошее испытание силы воли. Но если вы и вправду хотите мне помочь, уговорите Лагуарду выпустить меня на свободу на двое суток.
Гордон Ридс приподнял белесые брови.
— Зачем?
— Чтобы я мог провести собственное расследование.
— Есть какая-нибудь идея?
— Хочу осмотреть виллу «Флор-дель-Потреро».
— Сколько раз это уже проделывали, старина! Лагуарда, Брофи и я исползали бунгало на коленках. Бесполезное занятие! Прежде чем дать стрекача, Кониатис и ваша приятельница навели там образцовый порядок.
— Как хотите, — сказал Коплан и добавил с иронией, но без всякой радости: — Бывает, что никто, кроме близкого друга того, кто жил в доме, не замечает кое-чего важного.
Гордон Ридс кивнул, не разжимая рта. Профессионал понял профессионала.
— Еще увидимся, — сказал он.
Они увиделись уже через час. На этот раз Ридс был не один, а в сопровождении своего соотечественника Элмора Брофи и инспектора Альфредо Лагуарды, который и взял слово.
— Следственный судья подписал постановление об освобождении вас из-под стражи на сорок восемь часов, месье Коплан, — объявил он. — Но будьте осторожны: за вас поручился мистер Брофи.
«Человек казны» посмотрел Франсису прямо в глаза.
— Дайте мне слово мужчины, — благодушно пророкотал он, — что не станете петушиться. Я только что говорил с генералом О'Харой, и он поручился за вас собственной честью.
— Не беспокойтесь, моя единственная цель — помочь правосудию.
Лагуарда счел необходимым предостеречь:
— Если вы вздумаете совершить побег, то знайте, что все полицейские силы страны получат приказ стрелять в вас без предупреждения.
Коплан выдавил улыбку.
— Для меня слово генерала О'Хары важнее свободы, — сказал он.
— Прекрасно. Сейчас вам вернут ваши вещи, и мы отвезем вас в Пунта-дель-Эсте.
Через три часа четверка, эскортируемая еще одним уругвайским инспектором, подошла к вилле «Флор-дель-Потреро». Лагуарда собственноручно сорвал с дверей печати, и все прибывшие проникли в белый домик.
Увидев, какой безупречный порядок царит в гостиной, Коплан поморщился. По всей видимости, Кониатис и Моник и не помышляли спасаться бегством. Приведя все в порядок и расставив по местам, они преспокойно вынесли багаж… В спешке люди бросают все как попало.
Коплан обшаривал виллу битый час. Уругвайские полицейские следовали за ним по пятам. В конце концов Гордон Ридс, прохлаждавшийся на террасе, не выдержал:
— Ну что, дружище? Судя по вашему лицу, дело обернулось не так, как вы надеялись?
— Увы.
— Что именно вы ищете?
— Ничего. Просто думал наткнуться на знак.
— Вы исповедуете принципы Шерлока Холмса?
— Иногда в них бывает прок, особенно когда больше не за что уцепиться.
— Те времена канули в прошлое, — буркнул Ридс. — Окурками и обгорелыми спичками интересуются одни киношники.
Коплан пристально посмотрел на американца и вдруг спросил срывающимся голосом:
— У вас есть еще полчаса?
— Мы не торопимся.
— Тем лучше. Я поищу еще. Если вы сможете помочь мне…
— Каким образом?
— Ваши слова навели меня на одну идею. Куда здесь выбрасывали мусор? Где мусорный ящик?
— Не имею ни малейшего понятия, старина.
Лагуарда, слышавший их разговор, подозвал своего коллегу и повторил ему вопрос Коплана. Инспектор кивнул и повернулся к Франсису.
— Пойдемте, — сказал он по-испански, — я покажу вам.
Они подошли к пристройке, притулившейся к стене домика с задней стороны, и открыли деревянную дверь. Здесь хранились метлы, садовый инвентарь, старая покрышка и три ведра, использовавшиеся как мусорные корзины. Их содержимое было представлено пустыми бутылками, пустыми коробками, мятыми бумажками, кусками ваты со следами крема для загара и прочим в том же духе.
Коплан схватил одно из ведер и высыпал его содержимое на землю. Та же участь незамедлительно постигла и второе, и третье. Внезапно у него екнуло сердце. Среди мусора он заметил противосолнечные очки с разбитыми стеклами. Схватив их и внимательно осмотрев, он сломя голову бросился к Ридсу.
— Смотрите! — провозгласил он.
— Ну и что? — удивился американец. — Они принадлежали вашей приятельнице?
— Еще бы! Потрудитесь взглянуть повнимательнее. Надеюсь, вам знакомы такие штуковины?
— Бог мой! — вытаращил глаза Ридс. — Мне да не знать! И вы думаете, что…
— Я пока ничего не знаю. Но уверен в одном: эту штуку выбросила не она: она-то знала, какая это ценность.
Через несколько часов в фотолаборатории муниципальной полиции Монтевидео проявили пленку из «солнечных очков» Моник. На пленке оказалось всего четыре отснятых кадра. На первом красовался молодой человек с худым лицом, в белой рубашке и револьвером маузер в правой руке. На втором он же, но с искаженным криком ртом. На третьем — Кониатис, схватившийся ладонью за грудь. Наконец, тот же молодой человек с выражением злобы и презрения на лице и два размытых силуэта на заднем плане.