Коптский крест. Дилогия
Шрифт:
Глава 16
Возле дома Николку уже поджидал Иван.
– Ну где тебя носит? – недовольно произнес мальчик вместо приветствия, протягивая руку. – Рацию чего не включил, договорились же!
И точно! В пылу событий Николка забыл о черной коробочке, лежащей в кармане. Наверное, Ваня все это время пытался вызвать мальчика, но безуспешно.
– Слушай, с тобой вообще все в порядке? – встревоженно спросил Иван, приглядевшись наконец к гимназисту. – А то что-то ты встрепанный какой-то…
– Да я… там Кувшинов и еще двое… баллончик твой… а они… – только и смог выговорить запыхавшийся Николка. Впрочем, Ване хватило и
– Все ясно. Кто-то на тебя наехал, а ты угостил их аэрозолем. Так? – Николка кивнул. – Ну так и что теперь? Сами олени, раз нарвались, тебе-то о чем париться?
Опять Ваня перешел на свой невообразимый сленг! Николка с трудом понял только, что гость из будущего не видит в случившемся ничего дурного, и пустился в сбивчивые объяснения:
– Они так страшно кричали! И по земле катались! Я хотел сказать, чтобы глаза не терли, а там, в переулке, люди, ну вот я и побежал! Наверное, надо вернуться и помочь им, да?
– Обойдутся, – отмахнулся Ваня. – А нечего понты колотить… ну, то есть я хотел сказать – нападать втроем на одного, – поправился он, обратив наконец внимание на Николкино недоумение. – Да и ничего с ними не сделается, поорут-поорут – и перестанут. Перцовый аэрозоль – штука злая, но глазам вреда не наносит… вроде бы.
– Вроде бы? А если все же наносит?! – Николка, отойдя от возбуждения, теперь не на шутку переживал за своих противников. – А если Кувшинов ослепнет?
– Ни фига с ним не сделается, – отмахнулся Иван. – Ну, походит денек с красными глазами – подумаешь, беда! В другой раз умнее будет.
– Да они, наверное, вообще ничего не поняли, – возразил Николка. – Они только броситься на меня успели, а я сразу – из баллончика в глаза…
– Ну и правильно! – отрубил Иван. – Как говорят у нас, в Америке… – И мальчик заговорщицки подмигнул гимназисту: – Если тебя ударили по щеке – подставь другую, а потом – уход под локоть и прямой в челюсть.
Николку слегка задело то, с какой небрежностью Ваня обошелся с цитатой из Писания. В доме Овчинниковых хоть и не наблюдалось особого религиозного пыла, но тем не менее и отец мальчика, морской офицер, и тетя Оля, выпускница Института благородных девиц, относились к слову Божьему весьма серьезно и успели внушить это отношение и Николке. Правда, Василий Петрович придерживался более «передовых», как он выражался, взглядов и изредка подшучивал над нравоучительными цитатами из Писания, на которые не скупилась тетя Оля; но все же столь смелых шуток не позволял себе и он.
Ваня тоже заметил Николкину реакцию. Накануне, по дороге домой, он имел долгий разговор с отцом. Тот все не мог забыть выходки Ивана в кофейне – той самой, что окончилась скандалом с ревнителем гимназической дисциплины; и в наказание заставил сына выслушать длинную лекцию о том, как важно в их положении соблюдать обычаи девятнадцатого века и ни в коем случае не злоупотреблять словечками и выражениями из века двадцать первого. Ваня обещал быть паинькой и следить за словами, но, похоже, хватило его ненадолго. Так что теперь, вспомнив отцовские наставления, мальчик смутился и постарался как-то сгладить ситуацию:
– Никол, ты не напрягайся… то есть не переживай. Ты ведь имеешь право защищаться, верно? Ну, когда к тебе лезут…
Николка с готовностью кивнул. Вообще-то московские гимназисты не отличались мирным нравом. Скорее наоборот – в гимназиях постоянно дрались. И один на один, и целыми классами. Не раз гимназист выбирался из схватки, хлюпая разбитым носом и придерживая рукой с разбитыми в кровь костяшками оторванную полу шинели.
В Николкиной гимназии нравы были помягче; но все равно драки на переменах или после уроков не считались чем-то из ряда вон выходящим. Здесь, как и в учебных заведениях по всей России, в ходу были неписаные правила честной схватки – так, запрещалось бить ниже пояса, а также драться ногами. Ударить лежачего считалось особо позорным проступком – за это могло достаться от всех участников драки, как от своих, так и от чужих.
– Ну ладно, – Ваня уже забыл и думать о происшествии, – тут у меня к тебе дело есть, важное. Отец прийти не смог, занят – вот я и один. Может, пошли к тебе, а то дворник этот ваш на меня уже минут десять как-то подозрительно косится…
Ваня уже бывал у Овчинниковых и даже ночевал у Николки в комнате – в ту незабываемую ночь первого визита в прошлое. Но тогда мальчик был как в чаду, он толком даже комнаты не рассмотрел – так, громадных размеров стол на львиных лапах да журнал «Вокруг света», с которого и началась легенда о приезжих из Русской Америки. Но на этот раз он мог оглядеться повнимательнее.
Пока Иван изучал книги и тетрадки на полках, Николка незаметно просочился на кухню. Там у него был свой тайник – наверху, у лепного потолочного бордюра. Обои слегка отошли – за ними оказалась ниша размером в два кирпича. Бог знает, кому и зачем понадобилось когда-то оборудовать эдакое секретное местечко, да еще и маскировать его обоями, но факт оставался фактом – Николка нашел тайничок полгода назад, когда помогал Марьяне обметать паутину по верхним углам комнаты; но мальчик никому не сказал о находке, справедливо полагая ее своим секретом. Наоборот, при помощи мыла подклеил обои на прежнее место, чтобы никто невзначай не заметил, и с тех пор изредка прятал в тайничке всякие ценные мелочи.
Вот и сейчас Николка дождался, когда Марьяна выйдет из кухни и отправится на двор, где закипал к ужину самовар, быстренько забрался на стул и спрятал в секретную нишу перцовый баллончик. Потом, послюнявив палец и смочив отставшие обои, он тщательно пригладил их по краям.
Николка никак не мог забыть воплей Кувшинова и его приятелей, надышавшихся едкого перцового тумана. И хотя баллончик безусловно доказал свою полезность, мальчик все же решил спрятать его подальше, с глаз долой, чтобы не поддаться соблазну и назавтра, отправляясь в гимназию, не сунуть опасный подарок из будущего в карман.
Когда, покончив с секретными делами, Николка вернулся в комнату, его гость по-прежнему стоял у книжной полки. Иван закончил перебирать учебники и теперь рассматривал фотографический портрет молодой женщины, стоящий на свободном от книжек и тетрадей пространстве. Дама была сфотографирована по пояс – портрет был вписан в овал с размытыми краями, по нижнему краю шла надпись непонятными буквами. Тонкое лицо дамы на портрете было слегка грустным; на голове у нее была сложная шляпка с короткой вуалью, шею охватывал высокий кружевной воротник. В руках дама держала нечто вроде хлыстика для верховой езды, небрежно зажав его рукоять между указательным и средним пальцами.