Коптский крест. Дилогия

Батыршин Борис Борисович

Публика здесь самая разная – от бедных студентов до пожилых чиновников в дорогих шинелях; от расфранченных дам до бедно одетых теток пролетарского происхождения. Мы с отцом не удержались и тоже взяли по пирожку.

Вы замечали – в последние несколько лет в московских подземных переходах развелось немерено киосков со «свежей выпечкой», предлагающих широкий ассортимент пирожков и слоек? Довольно, кстати, приличных – хорошая альтернатива кошачьим трубочкам и шаурме из таджикских палаток. Вспомнили? А теперь – забудьте. Попробовав филипповские пирожки, я понял, что до сих пор не знал, что собой представляет это исконное русское лакомство.

Ну, с хлебом насущным вроде пока все. О ценах на одежду мы уже получили представление во время визита в ГУМ – ну в смысле в Верхние городские ряды. Аренда пяти комнат (плюс здоровенное нежилое помещение под ними, на которое отец сразу положил глаз) обошлась бы нам в сорок пять рублей в месяц – по местным меркам это, как выяснилось, очень солидная сумма. Ну и по мелочам: конка – три копейки, извозчик – до пяти копеек любой «рейс» в пределах Садового, пообедать в приличном ресторане (не путать с трактирами!) – рубль. При наших средствах можно месяца два ни о чем не думать.

Но что это я все о деньгах да о деньгах? Что, и поговорить больше не о чем? Вот, скажем, отец рассказывал, что большевики после революции снесли в Москве очень много церквей. Ну и в школе, на уроке москвоведения (был такой предмет в начальных классах) тоже шла об этом речь. Потом, правда, кое-что восстановили, например храм Христа Спасителя, но очень мало.

Так вот – и понятия не имел, сколько в Москве раньше было церквей! Да, пришлось товарищам постараться, ничего не скажешь… Пока мы ехали на извозчике от Лубянки до Гороховской, я насчитал их десятка три – буквально на каждом углу, в каждом квартале, – и ни одной из них я не помнил – к нашему времени почти все эти церкви снесли. И у каждой на ступеньках – отец сказал «на паперти» [65] , бог знает что это означает, – толпы нищих! Причем больше нигде я их не видел – похоже, для местных бомжей церкви играют примерно ту же роль, что для наших – вокзалы.

65

Паперть, или внешний притвор (греч.) – непокрытая кровлей площадка перед внутренним притвором храма. Именно там, как правило, кучковались нищие и разного рода побирушки.

И кстати, я рассказал Николке о той барышне, которую я героически спас в кофейне, прикрыв ее от Вики-Глиста. Представьте, он узнал в ней Вареньку Русакову, подругу и одноклассницу своей сестры Марины! Варенька, оказывается, не раз бывала дома у Овчинниковых, но дружбы с ней у Николки не получилось – мальчик прямо назвал спасенную нами барышню задавакой. Могу понять почему: Варенька находилась на пороге романтического возраста, и лопоухий Николка, который к тому же был на год ее младше, вряд ли мог претендовать на серьезное к себе отношение.

Кстати, Николка удивился, узнав, что девочка была в кофейне с матерью. Оказывается, Варенька родом из Ярославля. Ее отец, артиллерийский майор, погиб в семьдесят седьмом на Шипке, а девочку, как дочь погибшего офицера, зачислили в благотворительную московскую гимназию. Впрочем, жила Варенька не при гимназии, а у своих московских родственников.

Марина, сестра Николки, будто бы рассказывала, что мать Вари хлопочет о ее переводе в Московский институт благородных девиц, но пока без успеха. По всему выходило, что женщина в очередной раз приехала в Москву по делам, связанным с хлопотами о дочери, ну и решила побаловать свою ненаглядную Вареньку кофе с эклером. И та не стала отказывать себе в удовольствии. И если бы не мы с отцом – ох как аукнулся бы ей этот кофе с эклерами! А так – и тебе бесплатный цирк с участием Вики-Глиста и вашего покорного слуги, и тема для сплетен на пару дней.

Должен сказать, мне было непросто добиться от Николки подробностей касательно спасенной мною барышни; мальчик был поглощен предстоящим визитом в двадцать первый век. Я разве еще не рассказывал? Ну как же – мы все втроем решили, что после прогулки по магазинам мальчик отправится с нами в две тысячи четырнадцатый год примерно на полдня. Я не сразу понял, откуда возьмутся эти самые полдня, – ведь когда подошли к дому на Гороховской, стрелки приближались к семи вечера. Но отец развеял мои сомнения, напомнив, что на нашей стороне прошло всего-то минут двадцать. Помните про эффект замедления времени? Так вот, мы все втроем провели последние три часа на этой стороне портала; а значит, там, в будущем, время текло в десять раз медленнее, и мы должны были вернуться в шестнадцать часов восемнадцать минут с какими-то секундами. И наоборот стоит нам всем втроем перебраться на ту сторону, как время в девятнадцатом веке замедлится для нас в десять раз. А значит, мы смело можем пробыть в будущем шесть часов – и вернуться в восемьдесят шестой год всего через тридцать шесть минут.

Честно говоря, у меня мозги кипели, когда я пытался представить себе все эти временные фокусы. Выходило, что каждый раз придется скрупулезно высчитывать сдвиги по времени, чтобы не попасть так или иначе впросак.

В общем, обсуждая то Вареньку Русакову, то хронопарадоксы, мы не спеша подошли к дому на Гороховской. И совсем было собрались уходить в портал, но тут Николка заявил, что должен забежать домой и переодеться, а заодно и избавиться от тяжеленного ранца. Не стоило лишний раз попадаться на глаза Фомичу – и мы договорились, что будем ждать Николку на той стороне портала через полчаса, – и прямо с улицы ушли в свой век.

Яша проводил отца с сыном от кофейни Жоржа до самой Гороховской – для этого, правда, пришлось ловить «ваньку» [66] . Получив команду «ехать вон за той пролеткой», кучер заломил сверх обычной платы гривенник. Яша не стал торговаться – экипаж с Олегом Ивановичем и Ваней скрывался за поворотом, и юноша не хотел терять их из виду.

Поездка оказалась недолгой – пролетка доехала только до Гороховской. Там седоки отпустили извозчика и пятью минутами позже встретились с мальчишкой-гимназистом. Яша не сомневался, что мальчик учится где-то неподалеку: с какой стати мальчику расхаживать по городу с тяжеленным ранцем? Дядя Ройзман строго-настрого наказал проследить за странными посетителями и выяснить, где они живут; так что личность гимназиста Яшу не заинтересовала. Беззаботно помахивая прутиком, он следовал за двумя – нет, уже тремя – подопечными в сторону Межевого института.

66

Так в Москве называли приезжих, занимающихся частным извозом и не имевших казенных блях, дозволяющих извозный промысел; тогдашний аналог бомбил.

Старый Ройзман не зря послал за необычными посетителями именно Яшу. При магазине служили еще двое его племянников, но только Яша не раз выполнял разные щекотливые задания. Ройзман часто давал племяннику поручения, связанные с делами других знакомых, входящих, как и сам часовщик, в еврейскую общину Москвы. Яша почитывал детективные повести господина Ашхарумова [67] , а романы Животова [68] «Макарка-душегуб» и «Фабричная рота» и вовсе зачитал до дыр. Он заслуженно гордился своей наблюдательностью и был поражен, когда парочка, за которой он наблюдал, пропала буквально посреди улицы. Яша лишь на мгновение отвернулся, бросив взгляд на другую сторону Гороховской, – а объекты исчезли, как сквозь землю провалились! А вот гимназист остался – правда, тут же скрылся в подворотне ближайшего дома.

67

Русский беллетрист конца XIX века. Один из первых авторов детективного жанра в дореволюционной России.

68

Животов Николай Николаевич – писатель, сотрудник «Петербургского Листка» и «Петербургской Газеты». Большим успехом пользовались в низших слоях читающей публики его романы «Макарка-душегуб», «Цыган Яшка», «Фабричная рота», «Игнатка-Горюн».

Яков, конечно, пытался найти пропавшую парочку в окрестных переулках, но без малейшего успеха. Оставалось выяснить хотя бы личность давешнего гимназиста, а уж потом, несолоно хлебавши, возвращаться к дяде.

Глава 14

Поездка в гости к Ване обернулась для Николеньки волшебным путешествием. Пробок почти не было, и дорога заняла не так много времени. Можно было бы добраться и быстрее, но Олег Иванович специально выбрал долгий и неудобный путь через центр, по Бульварному, потом через Китай-город, мимо Лубянки и дальше через Охотный ряд, по большому Каменному мосту, на Комсомольский проспект – и домой, к университету. Мужчина хотел дать Николеньке возможность увидеть знакомые здания и очертания улиц, полагая, что так ему будет хотя бы немного проще освоиться.