Корабельщик
Шрифт:
Та задергалась, словно дождевой червь между пальцами рыбака, и выдала лавину слов, настолько грубых, что Максим испугался за ее жизнь. Впрочем, он тут же сообразил, что никто, кроме него, не понял уничижительного смысла тирады, а передавать его он не стал.
– Злится, – удовлетворенно заметил наставник. – Максим, ты вроде понимаешь по-дольменски… Я читал твой школьный аттестат. Переведи, что она тут сказала.
– Умереть нам всем от старости, остаться бездетными, сгореть на Солнце, отведать Тьмы… – смягчил реплики авиаторши Максим. – Ничего конкретного, обычные проклятия. Про половые органы у нее неплохо получилось.
– Умереть от старости? Сильно сказано, – похвалил Элизбар.
Он возложил ладонь на бок биплана и окинул массивную
– Фока, двигай за остальными, – приказал он. – Акакий умеет обращаться с мобилем, путь прикатит его сюда. Да смотрите там, не врежьтесь в дерево!
Глядеть на землю с невероятной, птичьей высоты – совсем не то же самое, что с крыши трехэтажного дома, пусть и стоящего на сопке. Биплан хоть и прочен, но не слишком надежен, а потому может спикировать в любой неподходящий для этого момент, неожиданный для засевших в нем смельчаков. Сколько же внизу организованного народа, словно вся страна одновременно подалась в новобранцы! Движение людей, неприметное при взгляде с земли, отсюда выглядит как стихийное бедствие: со всех сторон родины на восток по пыльным трактам, рекам, железным путям и бездорожью стекаются массы вчерашних мальчишек – десятки тысяч крестьян, фабричных рабочих, младших чиновников. Они провожают глазами высоко летящий биплан, еще в Дольмене лишенный всяких опознавательных знаков, и наверняка отчаянно завидуют двум храбрым авиаторам, угнездившимся в кабине летучего аппарата. Большие и маленькие города и поселки, разбросанные по равнинам – Котежипи, Лабока и десятки более мелких, – остаются в стороне от небесного маршрута. Приведенный в исправность штурвал свободно вращает хвостовое оперение биплана, принуждая машину изменять направление полета.
– Вот так мы с Максимом и доставили вражеский биплан на летный полигон Военного ведомства, благо я знал место его расположения, – выслушав рассказ, добавил Элизбар и ободряюще улыбнулся молодому другу: мол, достаточно, суть передал, лишние подробности опустил…
Все помолчали, доедая забытые кусочки рыбы и осмысляя красочный боевой эпизод. Такие удивительные события, скрываемые от общественности, следовало также сдобрить теплым кукширским вином. Оно у баронессы было отменным, десятилетней и более выдержки, из собранного на солнечном юге винограда.
– Но позвольте! – недоуменно воскликнула Варвара. Забыв о трапезе, она уставилась на тайных летчиков. – Как же вы смогли управлять этакой махиной? Без обучения, без тренировки? Посади, например, меня за руль мобиля, я не проеду и полусажени. А тут четыреста верст пролететь!
– А ведь еще и сесть нужно было, – поддакнул Урван, впервые при Максиме открыв рот для реплики. – Не считая взлета.
– Да, господа авиаторы, почему вы взлетели и не разбились? – поддакнула Васса. В отличие от гостей, она во время рассказа не только слушала, но и незаметно руководила служанкой, а один раз даже отлучилась для вразумления малолетнего сына, который отказывался спать без напутственного поцелуя. Оба старших, мальчик и девочка лет двенадцати-тринадцати, уже не нуждались в опеке и, кажется, принимали участие в деятельности какой-то молодежной политической группы или партии.
Элизбар помолчал, выжидательно глядя на Максима, однако тот и так уже полчаса мучился от необходимости говорить вместо того, чтобы набивать желудок. Сейчас он наверстывал потерянное время, орудуя вилкой и ножом, и явно не желал отвечать на вопросы слушателей.
– Все намного сложнее, чем кажется, – парадоксально сообщил Элизбар. – Во-первых, дольменцы потому не успели смыться
Максим перестал слушать бывшего наставника, он как будто вообще очутился не в протопленной гостиной баронессы, а в бесконечном воздушном пространстве, прозрачным одеялом накрывшем его родину. Он вспомнил, как было холодно на высоте, набранной бипланом, как свистел ветер между крыльев и как было страшно от неотвязного ощущения, что хрупкая конструкция аппарата, в сущности, ничего не сможет противопоставить решительному напору ветра. А небо в те несколько часов, что они летели к Навии, далеко не везде было ясным – осень брала свое не только на севере страны, но и здесь, в умеренно теплых краях.
Элизбару удалось довольно быстро отделаться от любопытствующих, ему помогла Васса, которая подозвала девушку с пустым подносом и велела ей принести письмо от баронета.
– А я и не знала, что ты так хорошо знаешь дольменский, – восхищенно проговорила Варвара, когда группа гостей двинулась в сторону камина. Она взяла Максима под руку и заглядывала снизу вверх, отчего у него как-то странно замерло внутри, будто он выпал из кабины биплана и летит, летит… И только упав на мягкий стул, он прекратил это кувыркание.
Урван с Маруфом тем временем, понуждаемые супругами – одна из них носила руками собственный живот и поминутно шептала: “Ох, рожу… И зачем я только пошла?” – передвигали свободные кресла поближе к камину. Акакий споро накидал в угасающий огонь дров, разворошил угли и принялся дуть на них, поднимая тучи пепла.
– Все слушаем письмо Киприана! – Васса хлопнула в ладоши и развернула два листа плотно исписанной бумаги. Она придвинула подсвечник, стоявший на полке камина, к краю и уселась под ним. – Акакий! Прекрати немедленно, и так разгорится. – Дождавшись, когда все рассядутся на приличествующем расстоянии от нее, Васса начала: – “Милостивая государыня моя, Васса Мануилова! Пользуясь оказией, высылаю тебе добрую весточку с полей сражений, кои ныне образовались на восточных рубежах нашей родины, словно плешь на теле собаки…” Так, личные моменты опускаю, потому как негоже о них прилюдно рассуждать…
– Несомненно, несомненно, – поддакнул Маруф. “Не родить бы”, – громко прошептала его жена. “Ты мне почитаешь потом дольменскую книжку?” – вполголоса спросила Максима Варвара, беря его за руку. “Ему химия поди все отшибла”, – глупо прошипел Акакий, севший позади них, подальше от каминного дыма. Остальные промолчали, самым внимательным образом прислушиваясь к Вассе.
– “…Подкрепления по суше подходили постоянно еще неделю тому назад, да вот беда – враг страшным напряжением сил отрезал нас от основных войск. Но крепость наша Сорель пока держится, благословение матушке Смерти, что не спешит освободить своих внучат от бремени жизни и призвать к себе в объятия. Да и дольменцы, надобно признать, не особенно наседают, бросив основные полки на битву по фронту. Мы для них как бы тыл, с которым можно и после разобраться. Горько мне это писать, но так и есть. По морю подходят к нашим позициям каботажные транспорты с продовольствием и новобранцами, из коих и формируются защитные полки для крепостных стен. Каждый день от рассвета до заката гремит артиллерия, улицы Сореля изрыты воронками, принявшими в себя не одного пешехода. Особый отряд гвардейцев, оторванный от сражений, патрулирует крепость и освобождает от мучений множество раненых и увечных… Но мы не сдаемся, потому что на западе слышно, как бьются наши доблестные королевские солдаты, тесня врага и пробиваясь к нам на выручку…”