Корабельщик
Шрифт:
Несмотря на травмоопасность жатки, Рустиковых быстро оттеснили от нее, и некий посетитель купил сразу пять снопов, чтобы искромсать их. Касиния выдернула сестру из-под станины, куда успела сунуть нос верткая девчонка, и они отправились дальше.
Перед ними возникла могучая, трехсаженная железная модель моста, состоящего из множества тонких опор. На ней сидел конструктор и озирал толпу с высоты своего положения. По модели сновали дети, Мелания вырвалась и также вскарабкалась на “мост”, откуда помахала родителям и сестре рукой.
– Я выше вас! –
– А теперь слезай! – ответила мать.
Но Мелании было лень ползти по перекладинам, сталкиваясь с другими ребятами, она повисла на руках, собираясь спрыгнуть. Пришлось Максиму ловить ее внизу, чтобы ребенок не сломал ногу или что-нибудь еще.
– Бежим скорее, а то уедет! – Девочка соскользнула с отца и устремилась в толпу.
– Ох, егоза, – вздохнула жена и тронула Касинию за плечо. – Посмотри, чтобы не убежала от своего вагончика, будем потом полдня искать. Ты не забыл положить ей в кармашек метрику? – спросила она Максима.
Они вновь двинулись вдоль ряда машин. Вот гидравлический пресс, мощно давящий что угодно, от отработанного металла до глины… Вот опять макет, на этот раз какого-то сооружения вроде хранилища жидкостей – точно бассейн с прогретой солнцем водой, в котором, конечно, плещется детвора и даже несколько разгоряченных ребят постарше, все только в длинных трусах и нижних рубашках.
Выскакивая из макета, дети с визгом подхватывали одежонку и мчались к воздухонагревательному аппарату.
Рядом стоял колоссальный телескоп, как о том извещала медная табличка. Граждане платили небесному механику скромную плату и вдосталь любовались небом, кое-как различая сквозь синь бледные звездочки. Но никто не жаловался, кому жалко десятка талеров?
– Погляди на это замечательное устройство. – Максим увлек жену к скромному на вид механизму, рядом с которым одиноко скучал инженер. На тусклой табличке было написано малозаметными черными буквами: “Электрический телеграф Климентьева”. – Это вы Климентьев, сударь?
– Да, это я, господин товарищ министра Рустиков, – скромно кивнул изобретатель. Был он сутулым и угловатым, шея его словно сама собою изгибалась к земле, отчего вся фигура выглядела как-то неубедительно. – Желаете отстучать телеграфное сообщение?
– Может быть, – усмехнулся Максим. – Взгляни сюда, Ева: видишь этот черный тумблер и ряды кнопок с буквами? Поверь мне, придет день, и когда-нибудь мы сможем передать слова по проводам в самый далекий уезд. Не придется курьерам разъезжать по волостям день и ночь, развозя ворохи разных мелких указаний и приказов по муниципиям. Верно я понял суть вашего изобретения, сударь?
– Точно так, господин Рустиков.
– Хм, – недоверчиво произнесла Еванфия. – И как же это, позвольте? А печать сургучная или чернильная, или подпись сановного начальника, прочие доказательства правдивости бумаг? Может быть, указание ваше какой злоумышленник “отстучал”, а вы его исполнять кинетесь?
– Так оно, сударыня, – уныло подтвердил изобретатель. – И остальные важные лица мне то же самое отвечали, один в один.
– Глупости, – неуверенно сказал Максим. – Какой злодей телеграф соберет? Государственные же аппараты под охраной все время стоять будут! Ладно, то будущие поколения без нас решат, а сейчас давай-ка я тебе сообщение отправлю.
Он заплатил Климентьеву сто талеров, и тот отвел супругу чиновника на противоположную сторону устройства, где находилась щель для выдачи бумажной ленты. Сам же Максим склонился над панелью с буквенными клавишами, повернул рычаг “включено” и набрал простую фразу из трех слов.
За всем промышленным шумом и стрекотом станков, возгласами возбужденных посетителей и визгом детей он, конечно, не расслышал, как застучали иголочки в приемном устройстве, пробивая в бумажной ленте упорядоченные дырки. Однако уже через минуту жена в сопровождении слегка смущенного инженера показалась из-за телеграфа. Она держала за кончик ленту желтоватой бумаги, и та развевалась, словно диковинный флажок.
– Я тоже тебя люблю, – проговорила Еванфия и на секунду прижалась к Максиму мягким боком. – Спасибо, сударь, у вас прекрасно получается разбирать свою грамоту, – повернулась она к Климентьеву.
Еванфия свернула в рулончик сообщение и аккуратно вложила его в кармашек ридикюля, в компанию к пудре и румянам.
Следующим экспонатом оказалась монументальная, в половину натуральной величины модель паровоза, вокруг которой толпилось особенно много народа. Каждый норовил вскарабкаться в кабину и дернуть за свисток, но не у всех это получалось как надо: что-то успело повредиться в механизме подачи пара, и свисток давал сбои. Он то гудел как настоящий, то свистел словно детская игрушка. Толпа то и дело разражалась хохотом.
– Не пойму, чем эта модель так уж отличается от настоящего паровоза, – пробормотал Максим.
– А мне нравится. Я тоже хочу дунуть.
Но товарищу министра удалось оттащить жену от “игрушечного” паровозика и провести дальше по проходу, к ткацкому и прядильному станкам. Там было малолюдно, потому что глядеть на бегущие с ужасной скоростью нити и бешеное верчение катушек, на которые эти нити наматывались, никто особенно не стремился. Инженеры у этих устройств откровенно скучали, с завистью глядя в сторону машиниста.
Зато следующий агрегат интересовал многих. Это оказался настоящий печатный станок, готовый к тому, чтобы быть поставленным в типографии. Как извещала табличка, он мог выдать за час четыре тысячи иллюстрированных оттисков.
– Чудесно! Чудесно! – восклицал какой-то моложавый господин с потными подмышками. Все его семейство толпилось тут же, издавая такие же восторженные крики. Господин показывал всем проходящим свеженькую газету с собственным изображением на первой полосе.
– Подходите, сударь, подходите, – пригласил Максима довольный инженер. – Всего десять тысяч талеров, и ваш снимок в прессе. Позвольте ваш дагерротип. А можно семейный снимок, цена такая же.