Корабль Древних
Шрифт:
Йама подумал, что под мостом должно быть не меньше десятка гигантских полипов. На внутренней стороне их щупальцев рядами располагались мясистые присоски, которые с влажным чмоканьем прилипали и вновь отделялись от металлических балок. Концы этих своеобразных конечностей украшали букеты тонких, как мочало, отростков. Извиваясь, они шарили в воздухе в поисках добычи. Вдруг вода под мостом закипела. Мост заскрипел, но еще держался. Щупальца изогнулись, плотнее обвили перила и, дрожа от напряжения, натянулись с новой силой. Один из гигантских полипов выскочил из воды. Под его белой мантией сверкал огромный зрачок. Глаз развернулся и вперился в Йаму.
Мост опять заскрипел, и центральная секция вдруг поддалась. Резкий
А воды бурлили от кипящей в них жизни. Под пенной поверхностью гневно сверкали зеленые огоньки. Один, другой, потом еще два гигантских полипа высунули из воды мантии и впились глазами в Йаму. Элифас и Магон закричали, пытаясь предупредить его об опасности. Но Йама, словно увлекшись рискованной игрой, вынул бечевку с монетой и поднял ее повыше. Полипы удовлетворенно плюхнулись в воду. Вода снова вскипела, а потом стала темнеть: живые огни, удаляясь, померкли.
— Теперь нас никто не преследует, — объявил Йама.
— Пес преисподней найдет другую дорогу и вновь будет идти за тобой, сказал Магон. — Так и будет, вот увидишь. — Он был очень напуган, но отступать не собирался. И Йаме это понравилось.
Элифас судорожно вздохнул, потом еще раз и наконец произнес:
— Веди нас, брат, но помни, мы доверяем тебе не больше, чем твоим подозрительным друзьям.
Узкий коридор, который уводил их от затопленной водой пещеры, напоминал трубу. Оплавленная порода стен тускло отражала огоньки светлячков над головами Йамы и Элифаса. Туннель сделал поворот и пошел вверх. Йама почувствовал, что гравитация здесь изменила свое направление и теперь они шли уже не по полу, а по стене, вертикально поднимаясь в толще горы. Время от времени в стенах и потолке открывались другие проходы: от них шли волны теплого воздуха и отраженные звуки работающих машин.
— Магон вскоре пришел в себя и вернулся к своей самоуверенной манере. Теперь он хвастал, что эти древние пути известны только людям его племени.
— Можно сказать, что это Дворец внутри Дворца, и оба переплелись наподобие дерева и виноградной лозы, так что уже не понять, кто кого поддерживает. Мы здесь обитаем с начала времен. Департаменты возникают и исчезают. Они воюют, разрушаются, поглощают друг друга, а мы остаемся. И будем до самого конца.
— Я полагаю, — сказал Элифас, — что ты вещаешь со слов своего хозяина этого Лупа.
— Это наша история, — обиделся Магон. — Она передается в песнях и танцах от отца к сыну, от матери к дочери. Она не стала менее правдивой от того, что не записана в книгах. Разумеется, такому, как ты, насквозь пропитанному книжной пылью, трудно в это поверить. Ты сам уже превратился в ходячий фолиант. Мы — слуги, всегда были на подхвате. Кто бы ни владел Дворцом, он становится нашим господином, даже если и сам того не ведал.
— И вы хотите мне помочь?
Йаме вдруг пришло в голову, что всеми своими ужимками и позами, всей своей сверхчувствительностью к чужим настроениям и своим желанием угодить Магон напоминает ручную болонку, которую держит бездетная знатная дама.
— Ты явился наконец, господин. Луп говорил, что на это даже и не рассчитывал, хотя твое появление предсказал много лет назад один отшельник. Но Луп все тебе сам расскажет.
Коридор снова повернулся вокруг оси. В лицо им пахнуло теплым сырым воздухом с густым запахом гниющей органики, и проход вывел их в длинную комнату с низким потолком. По стенам из скальной породы бежал конденсат; пол был устлан толстым слоем чернозема, по которому кружевом плелась цветная плесень: мертвенно-белая, кроваво-красная, а желтый цвет так сиял, словно кто-то покрыл его лаком. Пройдя в дальний конец комнаты, Магон раздвинул складки нейлонового занавеса и пригласил Йаму и Элифаса дальше. Теперь они оказались в громадной сводчатой пещере, освещенной столбами солнечного света, который падал сквозь вентиляционные отверстия высоко в скалистом потолке.
— А вот и наш дом, — объявил Магон. — Это столица моего племени, потому что здесь живет Луп.
Пещера была огромной: там раскинулись крохотные сады и какие-то пестрые хижины из пластика, картона и прозрачной бумаги, натянутой на бамбуковые рамы. Вокруг Йамы и Элифаса тотчас собралась толпа, они все еще шли по этой странной пещере, а рядом уже толкалось столько народу, что получилась целая процессия, в которой они оказались главными действующими лицами… Там были клоуны и жонглеры, актеры и мимы, гиревики и борцы, факиры с продетыми в щеки и веки стальными иглами. Над их головами ходили акробаты по натянутой над центральным проходом проволоке. Некоторые из окружающих были наряжены в одежды из ветхого шелка с богатой вышивкой, колом стоящей от золотых и серебряных нитей. На бледных напудренных лицах чернели накрашенные глаза. Трансвеститы кривлялись в бурлескной пародии на священный храмовый танец. Там были музыканты, шулера, проститутки всех четырех полов и, наверное, всех рас, которые только можно вообразить.
Элифас опасливо озирался, но Йама чувствовал, что им не причинят тут вреда. Не здесь.
— Они существуют, чтобы служить другим, — мягко проговорил он и взял старика за руку, чтобы его успокоить. Эта пестрая пышная процессия сопровождала их через всю пещеру. Факир рядом с ними разбил о свою голову бутылку и стал втирать пригоршню осколков себе в грудь, другой протыкал складки кожи железными шпажками. Музыканты играли торжественный марш, клоуны шли, выбрасывая изо рта фонтанчики огня и сверкающей пыли. Мужчины и женщины несли на руках детей: те громко смеялись и хлопали в ладоши.
Дорога кончилась у круглой золотой рамы в два человеческих роста. Когда-то она скорее всего была оракулом. Толпа расступилась, пропуская Йаму и Элифаса, и они последовали за Магоном сквозь эти ворота.
Открывшаяся их взглядам комната была фантастически захламлена. Стены покрывали поблекшие гобелены и пыльные шелковые драпировки. Материальные свидетельства десятитысячелетней истории составляли невероятную смесь. В зеленой пластиковой бочке оказались целые кипы гравированных икон. Старинный ларь без крышки, украшенный изящной живописью со сценами из Пуран, был набит изношенной грязной обувью. Драгоценные древние книги валялись как попало, а рядом аккуратно лежали новые рулоны пластика.
На продавленной кровати под золотым парчовым балдахином сидел, развалясь среди множества подушек, какой-то человек.
Магон изобразил причудливый поклон, прыгнул на кровать, подняв тучи пыли от пожелтевшего постельного белья, и склонил голову к голым ногам сидящего, более чем когда-либо напоминая щенка, с неописуемым обожанием взирающего на своего хозяина.
Человек, несомненно, и был тем самым Лупом, владыкой Дворца во Дворце. Он был огромен и стар. Кожа на руках висела дряблыми складками. Ее покрывали пегие пятна. Глубокие морщины избороздили лицо. На человеке было длинное парчовое одеяние, настолько заскорузлое от грязи, что было невозможно определить его первоначальный цвет. Спутанные седые волосы ниспадали на плечи, на голове возвышался великолепный головной убор: высокий конус из золотой проволоки, украшенный кусочками цветного стекла. Ногти на голых ногах были ярко-красными, а на больших сильных руках они закручивались длинными спиралями, как у некоторых странствующих монахов. На губах лежал толстый слой кошенили, тени вокруг глаз напоминали синюю бабочку. Зрачки его сковал лед: Йама сразу понял, что человек слеп. В этом странном костюме он смотрелся нелепо, но держался с мрачным жреческим величием.