Корабль мертвых (пер. Грейнер-Гекк)
Шрифт:
– Разве у вас нет поясов? – удивленно спросил я.
– Даже круга нет ни одного. Четыре декоративных круга с бронзой. Но употреблять их не советую. Чем совать в них голову, лучше уж взять жернов. С жерновом у тебя будет хоть какая-нибудь надежда, а с этой дрянью – верная смерть.
– Как же эти собаки допускают такое безобразие? Ведь на каждой койке должен быть пояс. Я так привык к этому, что даже не посмотрел.
Станислав рассмеялся и сказал:
– Ты еще не плавал на такой бадье. «Иорикка» – мой четвертый корабль смерти. Таких, как она, надо поискать.
– Ге-го, Лавский! – крикнул кочегар из трюма. – Что же вы сегодня не носите золы? Что там у вас за ярмарка?
– Мы будем сейчас носить. Но надо же мне подучить новичка. Ведь он еще не знаком с лебедкой.
– Поди сюда. У меня выпала решетка.
– Сначала надо вынести золу. Решетка обождет. Надо показать новичку, – крикнул Станислав вниз. – Нет, что касается кораблей смерти… Однако как тебя зовут?
– Меня? Пиппип.
– Хорошее имя. Ты турок?
– Египтянин.
– Отлично. Как раз египтянина нам и недоставало. На нашей калоше собраны все национальности.
– Все? И янки?
– Ты, кажется, еще не проснулся? Янки и коммунисты единственное исключение; они никогда не пойдут на корабль смерти.
– Коммунисты?
– Да ну, не притворяйся же таким младенцем, овца ты этакая! Большевики. Коммунисты. Янки не пойдут на такой корабль потому, что они в первый же день околели бы от грязи, и потому, что им всегда поможет их консул. Он в любое время выложит пред ними всю свою мудрость о всякого рода кораблях.
– А коммунисты?
– О, эти хитрые. Они сейчас же все разнюхают. Стоит им только увидеть верхушку мачты. Можешь мне поверить. Это стреляные птицы. Там, где есть настоящий коммунист, прогорит любой страховой полис. У них, брат, чутье, с ними никому из нас не сравняться. И они устраивают такие скандалы с инспекцией, что на корабле дым стоит коромыслом. И знаешь, что я тебе скажу: если на порядочном корабле есть янки, да к тому же янки-коммунисты, во где, брат… Во где, брат, раздолье… Я потому только и плаваю, что надеюсь попасть на такой корабль. Оттуда я никогда уже не уйду. Там я готов служить даже козлом отпущения. Мне все равно. Если ты увидишь когда-нибудь корабль, идущий из Нового Орлеана или неподалеку оттуда… Вот это будет дело!
– Такого корабля я еще не видел, – ответил я.
– Да ты и не попадешь на такой, проживи ты хоть до ста лет. Ты – нет. Египтянин – никогда. Пусть даже паспорт у него будет, как зеркало. Теперь и мое время уже прошло. Кто плавал на «Иорикке», тот никогда уже не попадет на порядочный корабль. Ну давай, возьмемся-ка за дело.
– Подвесил? – крикнул Станислав в трюм.
– Поднимай!
Станислав повернул рычаг, и кадка с грохотом поплыла наверх. Когда она очутилась на высоте рычага, Станислав опять его повернул. Кадка подалась вверх и вниз и повисла в люке.
– Теперь сними кадку, отнеси ее к мусорному рукаву и высыпь золу. Да смотри в оба, чтобы кадка не полетела вместе с золой через штаг. Упаси бог. Тогда нам придется работать с одной и вставать на два часа раньше. Запомни это.
Кадка была горяча как огонь, наверху лежали раскаленные угли. Я едва мог до нее дотронуться. И тяжела была она! Наверное, не меньше пятидесяти кило. И вот я понес ее, держа перед грудью, через всю палубу. Я опрокинул ее в мусорный рукав, через который зола падала в море, где, шипя, исчезала. Потом я снес кадку обратно и повесил опять на цепь.
– Совершенно ясно, куда девались спасательные пояса. Я уверен, что шкипер продал их, а денежки положил в карман, – сказал Станислав. – Но дело тут даже не в деньгах. Видишь ли, если нет спасательных поясов, то не будет и свидетелей на суде. Понимаешь, в чем дело? На свидетелей положиться трудно. Они ведь многое могли заметить, а страховое общество сейчас тут как тут и переманит свидетелей на свою сторону. Рассмотри-ка шлюпки при дневном освещении, Пиппип. Ты увидишь такие дыры, через которые легко пройдут твои старые башмаки. Честное слово. Еще меньше свидетелей.
– Ну не болтай чепухи, – ответил я. – Шкипер ведь тоже захочет убраться невредимым.
– Не беспокойся о шкипере. Подумай лучше о своей шкуре. Шкипер-то уберется. Если ты обо всем осведомлен так же хорошо, то и говорить с тобой нечего.
– Ведь ты же сумел вовремя убраться с трех кораблей смерти?
– С двоих я убрался благополучно, а на третьем… ну и осел же ты, счастье надо иметь, вот что главное. Если у тебя нет счастья, то и не лезь в воду, – утонешь не только что в море, а в умывальной чашке.
– Лавский, дьявол! Что там у вас опять? – донесся к нам голос из трюма.
– Цепи сползли, будь они прокляты! – крикнул Станислав вниз.
– Долго же вам придется сегодня носить золу, если вы и дальше будете продолжать так же! – раздался опять голос из глубины.
– Ну попробуй теперь лебедку, но будь осторожен: она может крепко ударить, может отсечь голову, если ты будешь зевать.
Тяжелая кадка поднялась кверху и стукнулась о крышку с такой силой, что, казалось, весь трюм разлетится вдребезги.
Но прежде чем я успел повернуть рычаг, кадка опять с грохотом понеслась вниз в шахту.
Внизу она подскочила со страшным гулом, уголь разлетелся по сторонам. Кочегар заорал, как одержимый, и в тот же момент наполовину пустая кадка снова помчалась кверху и в бешеном неистовстве ударилась во второй раз в крышку трюма, с лязгом и треском раскачиваясь по сторонам. Уголь с ужасающим грохотом посыпался в шахту, ударяясь при падении о железные стены и усиливая грохот и гул еще больше, так, что казалось, весь корабль разлетится в щепки. Затем кадка снова понеслась вниз, но Станислав остановил ее, повернув рычаг.
Тогда она послушно стала на место, выражая всем своим видом, что она мертвое существо.
– Да, – сказал Станислав, – это не так-то просто. Этому надо поучиться, по крайней мере, две недели. Ступай-ка лучше вниз и подбрасывай уголь, а я останусь здесь у лебедки. Я покажу ее тебе завтра в обед, тогда ты лучше разберешься в этой чертовщине. Если лебедка разлетится к чертовой матери, нам придется выкачивать золу руками. А я не желаю этого ни тебе, ни мне.
– Дай-ка, я еще раз попробую, Лавский. Я скажу ей: «милостивая государыня», – быть может, тогда она послушает меня.