Корабль мертвых
Шрифт:
До меня наконец дошло. Мой ответ не имел значения. Они брали всех. Чем бы ни занимался человек, они всех брали, потому что никто не хотел идти к ним добровольно. Это явно был корабль мертвых, все они там выглядели как мертвецы. Поэтому я продолжал сопротивляться:
– Куда вы идете?
– А тебе куда надо?
Хитрые подлецы. Они поставили меня в безвыходное положение. Если бы я им ответил – хочу на Южный полюс, они так бы и сказали, что идут на Южный полюс, а если бы я сказал – в Женеву, они подтвердили бы и этот курс. Но я знал страну, в которой никак не могло появиться такое страшное судно, и ответил:
– В Англию.
– Тебе везет! – ответили мне. – Если захочешь, рассчитаем тебя в Англии.
Тут они попались. Англия – единственная страна, где матрос с иностранного
Я должен был так ответить, если бы даже меня сразу отправили на морское дно. Пойти на корабль, над которым я в душе так издевался, ступить на десятилетиями не мытую палубу, уйти в плавание на «Йорике» – нет, нельзя так поступать. Я не собирался плавать на «Йорике», ведь я уже унизил ее своим бессердечным смехом. Зачем я ухмылялся, глядя на нее? Это всегда приносит несчастье. К тому же, моряку не пристало ловить рыбу, он не должен даже думать о рыбе. Каждая рыба или ее мать обязательно пробовали какого-нибудь неудачливого моряка, поэтому ни один живой моряк не должен думать о рыбе. Хочешь поесть рыбы, пойди на рынок и купи. А ловить рыбу – нет, это профессия рыболова.
Все еще надеясь отбиться, я спросил:
– Как вы платите?
– Английскими фунтами.
– Как кормите?
– Превосходно!
И вот я оказался в западне. У меня не было выхода.
Мне бросили конец, я ухватился за него и ловко поднялся на борт. Сработала многолетняя привычка. И как только я оказался на палубе, медлительная, задыхающаяся от усилий «Йорика» ни с того, ни с сего вдруг ускорила ход. Она ликовала. Она меня поймала. Мысленно я увидел огромную черную арку, на которой по-английски было начертано: «Оставьте надежду».
Книга вторая
Случилась все-таки беда,
И не вернусь я никогда —
В чудесный Новый Орлеан
В солнечную Луизиану.
Остынь, девчонка, не рыдай,
На мертвом корабле я, знай.
Прощай, чудесный Новый Орлеан,
Солнечная Луизиана.
23
Теперь я видел грязных проходимцев вблизи.
Впечатление от этого не сгладилось, я был уничтожен.
С берега мне казалось, что на палубе толпятся арабы и негры, но оказалось, они только так выглядят. Угольная пыль въелась в их кожу. Это ведь только на русских большевистских кораблях палубные рабочие уравнены правами с капитаном. Здесь этого никогда не было. Да и к чему может привести такое равенство? В один прекрасный день грязный палубный рабочий может решить, что он такой же интеллигентный человек, как и капитан. А доказать такое непросто. Среди палубных рабочих всегда соблюдается четкая иерархия. Существуют палубные работники первой категории, второй, третьей, даже четвертой. Но воры и грабители, которых я увидел на палубе «Йорики», тянули на крайнюю пятую категорию. Не знаю, какая раса в наши дни считается самой цивилизованной, мнения по этому вопросу постоянно меняются, но люди, встретившие меня, относились к расе, представителям которой нельзя доверить даже раскалывание грецких орехов. Видимо, «Йорика» не могла себе позволить рабочих четвертой и третьей категории. Я уж не говорю о первой и второй, на «Йорике» были только два палубных рабочих пятой категории и три – шестой. Представителей последней я не могу описать. И сравнить их не с кем. Уникальные существа. Их лидер так и сказал мне:
– Привет! Я фторой инжинир, а это наш машиништ, – он как-то странно
– А я, – поддержал я шутку, – генеральный директор компании.
Если эти двое хотели меня одурачить, то им это не удалось. Я плавал поваренком при камбузе уже тогда, когда они о море еще не слышали. Я ждал улыбок, ждал дружного смеха, но тот, который назвался вторым инженером, сплюнул и сказал:
– Идите в кубрик и жаймите койку.
Он сказал это так, будто правда был моим начальником.
Глянув на каторжников, я отправился на бак. В койках лежало несколько человек. Они без всякого интереса посмотрели на меня. Вероятно, перед ними не раз появлялись и исчезали разные люди. Позже я узнал, что в любом порту, в котором появлялась «Йорика», всегда сидели на берегу придурки, принимавшие «Йорику» за предвестницу чуда. Они прямо молили ее: «О приди, старая добрая „Йорика”! Где ты?» И она появлялась. И все равно на ней постоянно недоставало двух-трех человек. Подозреваю, что «Йорика» никогда не плавала с полным экипажем. Говорили, что шкипер ее не раз украдкой поднимался к виселицам, и если узнавал, что кто-то в петле еще жив, сразу записывал несчастного в экипаж. Конечно, такая сплетня нехорошо пахнет, но родилась она не на пустом месте.
Я нашел пустую койку.
Один из тех, что лежал рядом, сплюнул: «Нижняя койка тоже свободна».
На нижней койке, как и на верхней, не было ни матраса, ни простыней. Ничего на ней не было.
Только изъеденные древоточцами доски. Но даже на них экономили так, что можно было принять койку… ну не знаю, за что… может, за лавку… Лежа на койке можно было коснуться рукой соседа. Кораблестроители прекрасно понимали, кто будет спать в таких кубриках, поэтому экономили на каждом сантиметре пространства. Они прекрасно знали, что из поставленных здесь коек некоторые будут пустовать из-за того, что часть людей находится на вахте. Они не задумывались о том, что иногда все мы можем оказаться в кубрике. Тогда нам приходилось одеваться и раздеваться в одно время. Не так-то легко работать руками, ногами, головами в пространстве, где все притиснуты друг к другу. Когда мы пытались одеться, происходило нечто невообразимое. Все путалось, все смешивалось до такой степени, что кому-то, наконец, приходилось командовать: «Стоп»! Без этой команды ничего не получалось. Без нее ты мог попасть правой ногой в левую штанину соседа. Бывало, что штаны в такой суете не выдерживали и лопались. Правая нога Бертрана попадала в штанину Мартина, а левая рука Хенрика оказывалась в рукаве Бертрана, поэтому команда «Стоп» была жизненно необходима.
24
Электричества на «Йорике» не было. Возможно, на ней даже не слышали о таком природном явлении. Тесную каюту освещала газовая лампа. По крайней мере, этот светильный аппарат именно так называли. Он состоял из некоего резервуара, давно покрытого густой ржавчиной. Только Мессинг мог удержать человека в убеждении, что это именно лампа. Каким-то образом она еще сохраняла форму цилиндра, но срок гарантии давно истек. Когда-то у нее было даже стекло. Ничтожный фрагмент и сейчас торчал острым краем, как бы для того чтобы кто-нибудь мог спросить: «Чья очередь чистить стекло?» Никто не откликался, да и очереди не было. Все понимали, что любое прикосновение разрушит осколок стекла до основания, и тогда из нашей зарплаты вычтут стоимость настоящего стекла. Деньги, конечно, будут истрачены, но нам достанется не новое стекло, а такой же ужасный обломок, чтобы мы не забывали спрашивать: «А чья сегодня очередь чистить стекло?» Сильно подозреваю, что нашей лампой пользовались еще те самые семь бодрствующих девственниц. Фитиль явно вырезан из куска юбки, масло прогоркло, может, еще при девственницах. С годами ведь ничего не становится свежее. Да и к чему освещать бедный моряцкий кубрик? Усталые до одури мы падали в койки и не все ли равно, горела лампа или нет. Конечно, по предписанию она должна была гореть всю ночь, но мы как-то забывали об этом.