Корабль ночи
Шрифт:
Все возможные закутки и щели были забиты штабелями деревянных ящиков. Из перевернутого ведра выплеснулось и застыло что-то белое, густое, комковатое. Везде присутствовал отвратительный налет тлена; беспризорный ботинок, подхваченный крохотными волнами, созданными движением незваных гостей, стукнулся о торпеду. Мур опустил фонарик и увидел в полутемном углу похожие на осьминога лохмотья рубашки и подумал: а что случилось с хозяином?
Кип прошлепал по воде, нагнулся и поднял рубашку. Она тотчас расползлась желтоватыми клочьями, сразу налипшими на пальцы констебля. Он завороженно поднес к свету один такой клочок и вдруг резким движением
Впереди открывался длинный коридор. Воздух здесь был спертый, зловонный – Кипу стало трудно дышать. Возможно, пока не вскрыли люк, здесь вовсе не было воздуха, но и после этого лодка проветрилась недостаточно. Запах погоста перебивал другой, не менее неприятный запах: раздражающий, приторно-сладкий, разъедающий легкие. Какой– то отравляющий газ? Нечто, копившееся внутри лодки сорок с лишним лет? Кип подождал, пока луч фонарика Мура догонит его, и, пригибаясь, осторожно двинулся вперед, то и дело ныряя под какие-то трубы. Темнота встревоженно шарахнулась от света, заметались в поисках укрытия маленькие тени. Кип с Муром не могли идти рядом – коридор был недостаточно широк. Они словно вползали через глотку громадного зверя в дебри органов, тканей и костей, напитанные влагой как губка.
– Боже! – Тихий голос Мура эхом вернулся к нему, отразившись от переборок. – Здесь же нечем дышать, это какой-то клаустрофобический кошмар!..
По центру подволока змеилась толстая труба, этакий ржавый хребет лодки. Кип направил фонарь на один из боковых просветов – там оказалась артелка, тесно заставленная ящиками. Две подвесных койки, привинченный к железному полу стол, с потолка свисают в ряд белые рубашки и такие же рубашки лежат в воде… Констебль пошел дальше; с пола из-под его башмаков поднимались облачка хлопьев грязи и ржавчины.
Когда-то здесь нес службу экипаж – часть исправно работающей системы, винтики в страшном оружейном механизме. Как им удавалось день за днем, неделю за неделей сохранять здесь здравый рассудок, оставалось только догадываться. Запахи человеческого тела, пота, сигаретного дыма и мочи, перемешанные с вонью солярки и машинного масла должны были быть поистине невыносимы. Даже сейчас Муру казалось, что он заперт в ловушке, словно подволок и переборки медленно смыкались вокруг него, а сам он шел не вперед, а куда-то вниз. Горло, в котором поначалу просто першило, теперь жгло огнем, а когда он сделал осторожный, медленный вдох, легкие как ошпарило. Он услышал, как Кип надсадно кашлянул – раз, другой.
Очередная выгородка; Кип не остановился, но Мур заглянул в нее. На металлическом столе стоял радиоприемник, с проводов свисали наушники, рядом лежал опрокинутый стул. В углах чернели густые тени, похожие на плотную паутину, они сопротивлялись тонкому копью света. От хлама, плававшего в воде на полу, шел омерзительный запах склепа – сухой, сладковатый. Мур задохнулся, попятился и хотел уже догонять Кипа, как вдруг ему почудилось какое-то движение.
Он замер, прислушиваясь.
Тишину нарушал только плеск воды впереди – это шел по коридору Кип. Эхо множилось, удваивалось, утраивалось, дробилось о переборки. Мур снова осветил радиорубку. В спинку стула ткнулось что– то разбухшее, бесформенное, и он не сразу понял, что и это – растерзанные крысиные трупы. Следом плыли кишки. Крысы? Здесь? Откуда? Забрались через вскрытый люк, привлеченные запахом гнили? Но, как и на палубе, здесь не было ни одной целой
Мур задом выбрался из отсека, ощущая липкую грязную воду под ногами, и посветил туда, откуда они пришли. Послышавшийся ему звук доносился из глубины коридора: там что-то двигалось. Мур знал, что это не плод его воображения. Не убирая фонарик, он подождал еще несколько секунд, потом пошел догонять друга.
Кип изучал плававший вокруг хлам: истлевшее обмундирование – сорочки, майки, башмаки; пустые ящики; журнальная картинка – девушка жеманно приподнимает юбку чуть выше бедра. На листке стояла дата: ноябрь 1941 года. Достаточно смело для того времени, подумал Кип. Он хотел пройти дальше, но у него вдруг закружилась голова, и он схватился за железную переборку, чтобы не упасть. Перед глазами поплыли черные круги, в груди горело.
Мур взял его за плечо:
– С тобой все в порядке?
– Сейчас, – хрипло проговорил Кип, пытаясь отдышаться. – Тут очень душно, Дэвид. – Он замотал головой, разгоняя круги перед глазами. – Все, уже лучше.
– Ты можешь идти дальше?
Кип кивнул, глядя вперед. Там, куда не доставали узкие лучи света, тьма была липкой, зловещей, живой. Плесень и ржавчина расписали стены коридора диковинными многоцветными узорами. Лодка прогнила насквозь. Муру чудилось, будто он весь пропитался кишащей микробами грязью; горло саднило, но он постарался подавить кашель. Странно, но ему казалось, что он производит гораздо больше шума, чем следует. Сказывались недостаток кислорода и отвратительные запахи.
Кип весь взмок, пот катился у него из-под мышек и бисеринками выступал на лице. Он вытер лоб тылом ладони, недоумевая, отчего ему так страшно здесь. Это была всего-навсего машина… пусть боевая… но давно ставшая забытым эхом минувшей войны. Дело было не в замкнутом пространстве, не в темноте, не в ощущении, что они похоронены заживо. Нет. Нечто иное, некое шестое чувство, данное ему от рождения, что-то нашептывало сейчас Кипу, стараясь проникнуть в его душу и взбаламутить ее.
Свет фонаря Кипа выхватил из тьмы еще несколько отсеков по обеим сторонам коридора и замер: впереди виднелся задраенный металлический люк.
Ноги медленно, как во сне, понесли Кипа к нему. Оказалось, что люк задраен не так уж плотно: между тяжелой металлической крышкой и переборкой оставалась дюймовая щель. На дороге у Кипа лежал пустой ящик; Кип пинком отшвырнул его в сторону и увидел нечто отвратительное: раздавленную большую крысу. Уцелели только голова и грудь грызуна, задней половины туловища как не бывало; осталась лишь голая кость, словно какая-то тварь жадно обгладывала крысиную тушку.
Уходи, услышал он шепот, и по спине у него пошли мурашки, уходи, пока не поздно.
Мур отошел в сторону и отодвинул остатки зеленой занавеси. Ткань рассыпалась у него в руке. За ней открылись койка, небольшой письменный стол, застеленный заплесневелой промокательной бумагой, и металлические шкафы. На столе в беспорядке лежали книги и бумаги, посреди этого беспорядка громоздилось пресс-папье. Мур поднес его к свету.
Это был тяжелый стеклянный куб с застывшим в центре сокрпионом. На стекле золотом была выгравирована надпись; часть букв стерлась, но кое-что еще можно было прочесть: «ВИЛ Е М КО РИН. СЕНТЯБ Ь 1941». А прямо под надписью виднелся фрагмент свастики.