Корабль отстоя
Шрифт:
– Мы все равно этот город контролируем со всеми потрохами, и тебе от нас не уйти.
Ага. Это они старпому. Разговаривают, значит.
Я через щель в двери стараюсь поймать его взгляд, но он, как назло, смотрит в пол.
Но вот он глаза поднял, меня увидел и потеплел.
А я медленно приоткрываю дверь, чтоб обзор получше иметь. Точно: их, зараз, пять. Потом я нарочито громко говорю: «Товарищ капитан второго ранга, вас комдив к телефону!» – и вхожу в помещение.
Автомат к тому времени у меня уже с помощью дула ищет себе предмет для короткой, но жаркой любви.
Народ
А я достал ещё и пистолет, а автомат старпому как мячик перебросил.
– Кстати, – говорю, – окна у нас тут тоже небеспризорны. Так что лучше бы вам ручки вверх поднять.
Они подняли, а я все, что у них нашел, на стол перед старпомом выложил.
– Ловко вы нас, – сказал один из этих орлов, усмехнувшись.
– Так ведь учили, – сказал ему старпом, – в войну играть. Но лучше к делу. Всё будет идти, как и шло. Потому что мне с моим войском жить надо. Если японо-китайцев моих тронете, то мне придётся вас всех перебить. Я вам не мама, я вас точно всех перекокаю. Ещё раз приедете, похороню вместе с джипом. Мне его с пирса в воду толкнуть, все равно что заике пернуть. Стреляю я хорошо. Белке в глаз. Кто у нас в следующий раз будет белкой, решу заранее. Вас об этом известят. У вас старшего, кажется, Слоном зовут? Скажите ему «привет от Мамонта». Это у нас будет пароль. А теперь тихо, привыкая ходить по одному в колонну, следуем до транспортного средства. – Как только они тронулись в указанном направлении, – Стой! Совсем забыл. А как же гостинец? Сейчас я вам гостинец быстренько сварганю.
С этими словами старпом взял лопату, стоящую в углу, и свернул её железную часть в небольшую трубочку.
– Это от меня Слону, – сказал он, вручая лопатоурода старшему. – Саня, проводи народ. Только пукалки им верни, а патроны вынь. На всякий случай. Вдруг они без мозгов.
Я так и сделал.
Больше мы тот джип не видели.
ПРОВОРОТ
Вы знаете, как Андрей Антоныч относится к провороту.
То есть к проворачиванию оружия и технических средств, я хотел сказать.
Он к нему хорошо относится. Я бы даже сказал, стрепетно он к нему относится.
А тут прислали телефонограмму: «В 8.30 выделить на расчистку снега по тридцать человек с экипажа с ломами».
У нас снег уже три года не чистили, потому что командующие менялись, и многим из них не до снега было.
Так что к началу девяностых в живых остался только один бульдозер. Он всю ночь работал, а к утру устал и поехал спать.
После его работы такие горы снега остались, что принято было решение столкнуть их в залив.
Ломами.
Там в вышину больше трёх метров.
А у нас проворот. Андрей Антоныч как узнал про бульдозер, расчистку, ломы и пять метров, так пятнами и пошел. А если Андрей Антоныч идет пятнами, тут, я вам доложу, можно сразу пердеть.
– Кобзнев! – подзывает он нашего самого большого механика. – Проведешь проворот, а я с ломом прогуляюсь. Саня! Бери ещё один лом и за мной.
Так мы с ним и пошли на участок зоны. У нас вся зона на участки поделена. У каждого экипажа свой, а поскольку экипажей мало, то доля каждого большая.
У нас примерно километров пять.
Картина такая: вдоль залива идет гигантская гряда из снега и трехгодового льда, и нам её в залив надо спихнуть двумя ломами.
Первым делом старпом швырнул свой лом в эту стену и плюнул ему вслед.
Я тоже швырнул и плюнул.
Постояли.
– Ну, что, – говорит старпом задумчиво, – неплохая тренировка, – после чего мы набрасываемся на эту гору.
Потом нам на помощь ещё два подвахтенных пришли и Кобзев, закончивший проворот. Они принесли лопаты и «грейдер» – это железный лист, исполненный в виде совка с одной большой ручкой. В него впрягаются два матроса, наступая друг на друга, которые и сваливают весь лед, отколотый от горы, в залив.
Часа три мы так паримся, потом останавливается около нас волга командующего, и командующий из нее начинает разговаривать с Андрей Антонычем, потому как они с ним однокашники, а мы стоим по стойке смирно и ждем конца разговора.
А он все не наступает.
После серии взаимных оскорблений они распалились настолько, что командующий вылез из машины.
Самым приличным словом, сказанным Андрей Антонычем в нашем присутствии командующему, было слово «хурь» с большой буквы.
Как только оно отзвучало пятьсот раз подряд командующий сел в машину и уехал, а мы бросили снег, закинули ломы на спину и пошли чай пить.
Сидим в кают-компании, пьем чай. Влетает зам.
– Андрей Антоныч, нам надо серьезно поговорить.
– Говори!
– Пойдемте ко мне в каюту.
– Здесь говори! Они все равно все слышали.
– Андрей Антоныч!
– Ну? Что? Что «Андрей Антоныч»?
– Я видел готовящийся приказ на ваше увольнение в запас!
– Знаю!
– Что вы знаете?
– Что готовится такой приказ.
– И вы так спокойны?
– А что мне, прыгать что ли?
– Андрей Антоныч, позвоните командующему.
– А что я, белены объелся? Я с этим командуюшим за одной партой сидел и пусть только попробует меня уволить в запас без моего ведома. Я ему уволю в запас.
– Андрей Антоныч!
– Не звени! Мифодий! Как вилки в нержавеющем тазу! И не дрожи! Что? Сжалось очко-то? Не железное? Ничего не будет. Буря в стакане. Я его в детстве точно так же воспитывал. Действует. Вот увидишь. Сейчас позвонит сам. И все уляжется. Он знает, что меня во время проворота лучше не трогать. Сам виноват. Зачем тронул?
Из «каштана»: «Кают-компания!» – «Есть!» – «Старпом есть?» – «Есть!» – «Товарищ капитан второго ранга! Вас к телефону!» – «Иду!»
Старпом пошёл в центральный. Зам смотрел на дверь, как собака, провожающая хозяина.
Наконец, старпом пришёл:
– Пять суток ареста! А ты боялась! «У-у-во-лят!» Щас! Как же! За-лю-буются пыль глотать! Куда он меня уволит? На Луну, что ли? Саня! Готовь аттестат для губы. Сергеич! Да не дрожи ты так, несчастье моё! Смотри, как лицо-то повело и скисло. А? Ну? Что? Эх, блин, сейчас бы соснуть минут шестьсот! А? Сергеич!