Корабль отстоя
Шрифт:
Двор
Сначала дом стоял один в степи, рядом обосновались только финские бараки с садами, огородами, длинным общим коридором и кухней, по которой сновали тараканы, а потом вокруг наросли хрущевки.
Во дворе мы играли в догонялки, в лапту, в футбол я хоккей – для чего сами делали коньки из дерева и шарикоподшипников.
Коньки жутко грохотали.
Во дворе я учился драться.
В
– Ты чего? Нельзя закрывать!
После этого я не закрывал.
А Серега дрался лучше всех. Он дрался один на один, один на двоих, троих, пятерых и на сколько хочешь. Он говорил, что десять человек очень мешают друг другу и их легче бить.
Чем больше было противкиков, тем отчаяннее он становился.
Из драки его было не вытащить.
В бою он умудрялся достать всех.
А драки у нас были страшные: палками, цепями, камнями, ножами. Улица на улицу, район на район, двор на двор. Просто так.
Серега уже восемнадцатилетним верзилой дрался на Шиховском пляже. Один против толпы с палками. Нападали они довольно организовано. Стремились взять в круг. Он вырвал у одного нападавшего его оружие, и драка приобрела новое качество.
Молотили друг друга более часа.
Серега выстоял. Все тело у него было исхлестано, но на песке в крови остались лежать человек десять, столько же уползло самостоятельно.
Васька
У нас было два кота. Одного – старого, гладкого, черного – мы привезли с собой на новую квартиру.
У него не было какого-то особого имени. Все его звали – Котик.
Другого принес я.
Такого крошечного и пушистого. Мне дали его на автобусной остановке. Там обосновалась будка диспетчеров.
– Мальчик! – позвали меня. – Смотри, какой пушистый!
Я пошел посмотреть и вышел с комочком в ладони.
Если к нему приближали глаза, он зарывался в свою шерсть.
Я прибежал домой.
– Бабушка! – вскричал я. – Смотри, кто у меня есть!
Бабушка посмотрела, проверила где-то, сказала, что это кот, и он у нас остался.
Вечером пришла мама, и мы сгрудились около него на кухне. Он уже поел хлеба с молоком и довольный урчал.
Взглянуть на находку пришел и Котик.
Котик отличался довольно независимым характером, и мы следили за этой встречей с большой тревогой, но он обнюхал малыша, а потом тот запищал и полез под него.
Кот оторопел. Он поднимал лапы – передние и задние – он перешагивал аккуратно, чтоб не наступить, а Васька – так мы его назвали – все к нему лез.
Наконец Кот сдался и лег, Васька забрался к нему на живот и успокоился. Кот его лизнул, мы разошлись.
Эта дрянь – Васька, естественно, – выросла довольно быстро, оказалась жутко игручей и в конец загоняла старика Кота.
Васька подкарауливал его у каждой двери, подстерегал и нападал из засады.
Тот доставал его лапой с уха и прижимал к земле, но только этот маленький негодяй оказывался на свободе, как нападение повторялось.
Бабушка гонялась за ним с веником, чтоб он только не приставал к старику.
Ваську украшал огромный хвост-веер. Это был пушистый сибирский кот.
Через много лет старый Кот упал с балкона, разбился и умер.
Я как чувствовал, что вот сейчас он разбился, вдруг прибежал с кухни на балкон и посмотрел вниз – он там лежал.
Я слетел по лестнице, обежал двор и вылетел на улицу.
Я схватил его на руки, он не дышал, и из пасти текла кровь.
Я плакал так, что кто-то проходивший мимо, сказал, усмехнувшись: «Смотри-ка, над котом!..».
– «А вы, а вы!.. " – только и смог я сказать между душившими меня спазмами.
Мы похоронили Кота в степи. Вырыли могилу и положили сверху камень.
Васька старился медленно. С балкона он падал раз пять. Всякий раз приземлялся удачно.
Шестой раз он упал уже в преклонном возрасте, разбил себе нос и задние ноги.
Он их волок за собой и жутко нуждался в человеческом участии, и поэтому взбирался на кресло, где я сидел, подтягиваясь на передних.
– Ну что же ты, старина, ну иди, поглажу, – говорил я и гладил, гладил калеку кота.
Потом он научился ходить.
Потом умер, забравшись под шкаф.
Книги
Я очень любил читать. Любимое я читал сто и двести раз. Например, Тома Сойера или «Всадник без головы». А потом я разыгрывал все прочитанное на кровати.
У нас была низкая самодельная кровать на панцирной сетке, где одеяло – равнина, а подушка – гора, и сам я полз из последних сил, истерзанный колючками, обезумевший от жара в крови.
Я стонал – меня никто не слышал. Я истекал кровью, и мухи роились надо мной.
Теряя сознание, я доставал револьвер, чтоб прицелится в леопарда, спустить курок и в облегчении затихнуть.
Мама нам читала «Руслана и Людмилу» и «Двенадцать стульев». Нам было лет по десять-двенадцать и мы помирали от смеха над беднягой Паниковским.
Потом, конечно, О. Генри, «Без семьи», Джером К. Джером, Марти Ларни, Диккенс, «Кола Брюньен», старые журналы «Вокруг света», «Белый клык», «Три мушкетера», «Война и мир».