Корабль-призрак
Шрифт:
На третий день вечером Крантц за столом у коменданта решился спросить, зачем тому потребовался такой документ. Комендант ответил: Амина, мол, обещала выйти за него замуж, как только он предъявит ей свидетельство о смерти мужа.
— Это невозможно! — воскликнул, вскочив, Филипп.
— Невозможно, сеньор? Почему же невозможно? — спросил свирепым голосом комендант, поглаживая свою клинообразную бородку.
— Я тоже чуть было не выпалил, что это невозможно, — вмешался в разговор Крантц, заметив оплошность друга. — Если бы вы только видели, комендант, как
— Я как раз это и хотел сказать, — спохватился Филипп, поняв замысел друга усыпить бдительность коменданта. — Женщину можно простить, если сравнить с ее мужем вас, комендант!
Тот легко поддался на нехитрую лесть и весь напыжился:
— Ну, конечно же! Мы, солдаты, всегда пользуемся успехом у женщин! Может быть, потому, что надежнее защищаем их? Давайте, сеньоры, выпьем еще, а именно — за здоровье прекрасной Амины Вандердекен!
Филипп и Крантц поддержали тост.
— Но как же вы решились, комендант, — продолжал затем Филипп, — отпустить свою будущую супругу в Гоа, где для прекрасного пола так много разных соблазнов?
— Вздор все это… Она любит меня. Да, между нами говоря, она боготворит меня! — похвалялся комендант.
— Вранье! — не выдержал Филипп.
— Эй, сеньор! Это относится ко мне? — вскричал комендант и схватился за свою длинную шпагу, лежавшую на столе.
— Нет, конечно, — отвечал Филипп, спохватившись. — Я имел в виду ту женщину. Я сотни раз слышал, как она клялась, что никогда и никого, кроме мужа, любить не будет!
— Ха, ха, ха! И больше никого? — спросил комендант, рассмеявшись. — Дружок! — добавил он, — ты же не знаешь женщин!
— Так оно и есть, — вставил Крантц и, наклонившись к коменданту, шепотом добавил: — К тому же мой друг вообще не может терпеть женщин. Он был уже раз обманут одной особой самым скверным образом.
— Нам остается только пожалеть его. И давайте поговорим о чем-нибудь другом, — предложил комендант.
Когда пленники остались в комнате одни, Крантц посоветовал Филиппу быть сдержанней, чтобы не усугубить свое положение и вновь не попасть в тюрьму. Филипп признавал свою несдержанность, но не ручался, что сможет сдержать себя в будущем, — его бесило бахвальство коменданта.
— Возможно ли, чтобы моя жена была двуликой?! — воскликнул Филипп. — Между тем потребность коменданта в документе, подписанном нами, как будто подтверждает правдивость его высказываний.
— В этом я согласен с вами, — невозмутимо произнес Крантц. — Но вам следует учитывать условия, в которых оказалась ваша жена. Чтобы сохранить себя для вас, она и поставила коменданту такие условия. В этом вы убедитесь, как только переговорите с супругой. Поймите, она придумала эту уловку, не желая стать жертвой насилия!
— Хотел бы я, чтобы это оказалось правдой, — отвечал Филипп, задумавшись.
— Так оно и есть, друг мой, поверьте мне! — повторил Крантц. — Никогда не
— Ты прав. Я искренне раскаиваюсь, что плохо подумал о ней, — отвечал Филипп. — Но как все же тяжело выслушивать оскорбительную клевету этого презренного человека!
— Согласен. Но я предпочитаю все же его общество тюрьме, — сказал Крантц. — А теперь спокойной ночи!
Очень медленно тянулось время для наших друзей. Филипп и Крантц прожили в форте на Тидоре уже три недели. Однажды утром они вышли прогуляться.
— Когда же я увижу ее снова? — воскликнул Филипп, когда в их разговоре возникла пауза.
— Увидеть? Кого? — спросил комендант, неожиданно появившийся рядом с удивленным Филиппом.
Не раздумывая, Крантц тут же вступил в разговор:
— Мы говорили о его сестре, комендант, — начал он и, уводя того в сторону, добавил: — Не говорите с моим другом об этом деле, поскольку оно для него очень неприятно и является причиной того, почему он ненавидит весь женский пол. Его сестра была женой его близкого друга, но бросила его и бежала с одним негодяем. Она была его единственной сестрой и своим легкомысленным поведением свела в могилу мать и сделала брата несчастным. Не затрагивайте этой темы, прошу вас!
— Ни в коем случае! И я не удивляюсь этому. Честь семьи — дело серьезное! — отвечал комендант. — Бедный молодой человек! Пожалуй, поэтому он такой тихий и серьезный. Он что, из приличной семьи, сеньор?
— Его семья одна из самых уважаемых в Голландии! — отвечал Крантц. — Он получил огромное наследство, а денег, которые оставила ему мать, и не счесть! Но бегство сестры и смерть матери заставили его покинуть родину и искать утешения в дальних странах.
— Одной из самых уважаемых семей Голландии? — переспросил комендант. — Значит, он взял себе другое имя и Якоб Вантрает его не настоящая фамилия?
— Конечно, — подтвердил Крантц. — Разумеется, у него другая фамилия, но больше я ничего не могу сказать.
— Но все же! Можно же довериться своему другу, умеющему хранить секреты. Но сейчас я не хочу расспрашивать об этом. Так, значит, он действительно из благородных?
— Из самой уважаемой, богатой и влиятельной семьи страны! А через жену породнен и с испанским дворянством!
— Ай, ай! — воскликнул комендант. — Тогда он знает, наверное, многих португальцев?
— Вне всякого сомнения! Поскольку португальцы и испанцы так или иначе почти все родственники.
— И он, конечно, ваш верный друг, сеньор Рихтер?
— Разумеется. И я могу рассчитывать на беззаботную жизнь, как только мы вернемся домой. У него самая благородная душа! Вы убедитесь в этом, если когда-нибудь встретитесь с ним вновь.
— Я нисколько не сомневаюсь в этом, — отвечал комендант. — Заверяю вас, что очень удручен тем, что должен пока оставаться здесь. Но, пожалуй, года через два меня заменят и я направлюсь в свой полк в Гоа. Там я намерен закончить службу и возвратиться в Европу. Но вот подходит ваш друг.