Корабль-призрак
Шрифт:
Того, чего невозможно избежать, вы уже не боитесь. Просто принимаете, вот и все. Но я помню, как я тогда размышлял над иронией судьбы. Море всегда означало для меня жидкий, тихий и безмятежный мир, по зеленым коридорам которого я скользил вниз, к темным глубинам. Вдоль высоких стен рифов, населенных неописуемо яркими в пронизанных солнцем поверхностных слоях воды рыбами, все ниже и ниже, к смутным очертаниям обломков потерпевших крушение судов, от долгого лежания на дне обросших ракушками. Но сейчас море больше всего походило на неукротимую ярость какого-то
А затем меня посетила надежда. Это произошло, когда моя рука неожиданно задела ржавый борт. Закапавшую с содранных костяшек пальцев кровь тут же смывали ослепительные веера брызг. Я, как завороженный, смотрел на отслаивающуюся от движения моего тела ржавчину. Я не поднимал голову. Я вообще не шевелился, опасаясь того, что все это мне лишь почудилось и на самом деле наверх меня никто не тащит. Но когда море перестало дотягиваться до меня, разбиваясь о борт корабля, я понял, что это правда. Тогда я посмотрел наверх и увидел развернутую шлюпбалку и движущиеся, туго натянутые шлюптали.
Подъем длился бесконечно долго, но наконец моя голова поравнялась с палубой, и я взглянул в изможденное лицо и темные неистовые глаза капитана «Мэри Дир». Он перевалил меня через борт, и я рухнул на палубу. До этого момента я и не подозревал, каким удобным может быть железный настил палубы.
— Вам лучше переодеться во что-нибудь сухое, — произнес капитан.
Он поднял меня на ноги, и я стоял там, пытаясь его поблагодарить. Но я был слишком измучен и от холода не чувствовал ни рук, ни ног. Язык меня тоже не слушался. Я стучал зубами. Он перебросил мою руку через свою шею и почти понес на себе в одну из офицерских кают.
— Выбирай, что хочешь, — произнес он, переходя на «ты» и усаживая меня на койку. — Райс был приблизительно твоего роста.
Несколько секунд он, нахмурившись, смотрел на меня, как будто я представлял собой какую-то проблему, которую ему теперь предстояло решать. Затем он повернулся и вышел.
Я откинулся на спину. Усталость вытесняла сознание из моего мозга, неподъемным грузом повиснув на веках. Но в моем теле не осталось ни капли тепла, и промокшая ледяная одежда заставила меня встать с койки, раздеться и растереться полотенцем. В каком-то ящике я нашел сухую одежду: шерстяное белье, рубашку, брюки и свитер. Я с наслаждением натянул все это на себя, чувствуя, как в мое тело возвращается тепло. Наконец-то я перестал стучать зубами. Из пачки на столе я взял сигарету и закурил. Лежа на койке с закрытыми глазами, я с наслаждением затянулся и почувствовал себя намного лучше. О себе я уже не беспокоился — только о «Морской Ведьме». Я молил Бога, чтобы она благополучно дошла до Питер-Порта.
От неожиданного тепла меня начало клонить в сон. В каюте было душно и пахло старым потом. Я с трудом удерживал в пальцах сигарету. А потом откуда-то издалека до меня донесся голос, который произнес:
— Сядь и выпей вот это.
Я открыл глаза. Надо мной снова стоял капитан с дымящейся кружкой в руке. Это был чай, сдобренный ромом. Я хотел было его поблагодарить, но он оборвал меня резким и гневным движением руки. Он молча смотрел на то, как я пью чай, и в его молчании сквозила странная враждебность.
Корабль сильно качало, и в открытую дверь каюты был слышен вой ветра на палубе. Если разыграется сильный шторм, буксировать «Мэри Дир» будет очень сложно. Возможно, спасатели не смогут даже перебросить нам буксировочный трос. Я вспомнил, как Хэл назвал побережье Нормандских островов подветренным берегом. Теплое питье вдохнуло в меня новые силы. Теперь я даже смог задуматься о своей дальнейшей судьбе на борту «Мэри Дир».
Я поднял голову и посмотрел на застывшего передо мной человека, задаваясь вопросом, почему он остался на корабле.
— Как вы думаете, когда подоспеет помощь? — спросил я.
— Помощи не будет. Я ее не запрашивал. — Внезапно он наклонился ко мне, стиснув кулаки и играя желваками на скулах. — Какого черта ты не остался на своей яхте?
С этими словами он резко развернулся и направился к двери.
Он был на полпути к выходу, когда я его окликнул.
— Таггарт! — позвал я, садясь на койке и опуская ноги на пол.
Он развернулся на каблуках, покачнувшись, как будто я ударил его в спину.
— Я не Таггарт. — Он снова подошел ко мне. — Что заставило тебя предположить, что я Таггарт?
— Вы сказали, что вы капитан.
— Да, я капитан. Но меня зовут Пэтч. — Он снова темной тенью навис надо мной, заслонив от меня свет лампы. — Как ты узнал о Таггарте? У тебя какие-то дела с судовладельцами? Ты поэтому оказался рядом… — Гнев покинул его голос, и он провел рукой по испачканному угольной пылью лицу. — Нет, этого не может быть. — Он еще несколько секунд всматривался в меня, а затем пожал плечами. — Поговорим об этом позже. Времени у нас много. Бесконечно много. А сейчас тебе лучше поспать.
Он снова повернулся и быстро вышел из каюты.
Поспать! Пять минут назад я хотел этого больше всего на свете. Но сейчас сон как рукой сняло. Не могу сказать, что я испугался. Тогда мне было не страшно, а просто немного не по себе. Меня ничуть не удивило странное поведение этого человека. Он двенадцать часов провел на борту в полном одиночестве. Он в одиночку потушил пожар и до полного изнеможения подбрасывал уголь в топку. Двенадцать часов ада могут кого угодно довести до нервного истощения. Но если он капитан, то почему его зовут не Таггарт? И почему с корабля не послали радиограмму о помощи?
Я встал, на негнущихся ногах подошел к столу и обулся в валявшиеся под ним резиновые сапоги. Корабль бешено раскачивало, потому что он был развернут одним бортом к ветру. Я поднялся на палубу, где меня встретили холод, оглушительный рев ветра и дождь. Я бросился бежать к капитанскому мостику. Видимость упала до одной мили, и все море было покрыто грязно-белой пеной волн, над которыми висело облако брызг. Гребни волн и дымку брызг рвал в клочья ветер, порывы которого уже обрели ураганную силу.