Корабль-призрак
Шрифт:
Компас показывал, что корабль обращен носом на север. Направление ветра изменилось, и теперь он дул с запада — почти чистый фордевинд на Питер-Порт. Я стоял, вслушиваясь в рев шторма, глядя на безрадостные серые волны, и пытался понять, на что я могу рассчитывать. Если бы у Хэла все получилось — если бы он подошел к Гернси с подветренной стороны и укрылся в Питер-Порте… Но для этого ему потребуется несколько часов, и он не сразу поймет, что сигнал бедствия с парохода так и не поступил. И даже после этого спасательному судну придется бороться со штормом, чтобы добраться до нас. На это уйдет не меньше шести часов, и к этому
Я резко повернулся и вошел в штурманскую рубку. На карте было отмечено новое положение. Маленький крестик стоял в двух милях к северо-востоку от скал Рош-Дувр. Рядом было отмечено время — 11:06. Сейчас было одиннадцать пятнадцать. Я приложил линейку по направлению нашего дрейфа. Если западный ветер продержится еще некоторое время, нас снесет прямо на рифы Минкерс. Капитан это тоже понял, потому что на карте была нанесена едва заметная карандашная линия, а там, где он уперся пальцами в рифы, виднелось грязное пятно.
Что ж, по крайней мере, он рассуждает достаточно здраво, чтобы осознавать угрожающую нам опасность! Я стоял и смотрел на карту, размышляя о том, что все это значит. Перспектива угодить на скалистые утесы острова Джерси не сулила ничего хорошего, но Минкерс…
Я потянулся к книжной полке над штурманским столом в поисках второй части «Лоции пролива Ла-Манш». Этой книги там не оказалось. Впрочем, это не имело значения. Я был достаточно наслышан об этом устрашающем скоплении скал и рифов.
Я пытался представить себе, как шторм разнесет наш корабль, бросив его на подводные скалы, как вдруг заметил дверь с надписью «Радиорубка». В рубку вел крутой трап. Двери не было, и не успел я войти, как понял, почему сигнал бедствия так и не был послан. Помещение выгорело дотла.
Я замер в изумлении, не решаясь войти. Сначала пожар в трюме, а теперь еще и это! Но этот пожар случился давно. Здесь не осталось и следа запаха гари, а прогоревшие стены и крыша были залатаны новыми досками. Но привести рубку в порядок явно даже не пытались. Аварийные аккумуляторы провалились сквозь обугленную крышу и так и остались лежать на полу, в том месте, куда они упали. Один из аккумуляторов рухнул на почерневший от огня стол и раздавил оплавившиеся остатки передатчика. От койки и стула почти ничего не осталось. Теперь они представляли собой обуглившиеся деревянные скелеты. С закрепленного на стенах и тоже обгоревшего до неузнаваемости радиооборудования свисали сталактиты из расплавившегося олова. Пол был усыпан каким-то оборудованием, превратившимся в груду почерневшего и искореженного металла вперемешку с деревянными головешками. Что бы ни вызвало этот пожар, он отличался необычайной свирепостью. Вода сочилась сквозь дыры в стенах, стекая по почерневшим доскам. Ветер ворошил промокший пепел и тряс жалкое строение, с завыванием гуляя по мостику.
Я медленно спустился по трапу в штурманскую рубку. Быть может, судовой журнал сможет хоть что-то прояснить? С этой мыслью я подошел к столу и обнаружил, что журнала там больше нет. Я прошел в рулевую рубку и на мгновение замер при виде огромной волны, вздымающейся из мрака за левым бортом. С гребня волны струилась пена. Она с грохотом обрушилась на железный фальшборт, а затем погребла под собой всю переднюю часть судна. Все, за исключением мачты и грузовой стрелы, скрылось в бушующей
Сбежав по трапу, я бросился в каюту капитана, но его там не оказалось. Я заглянул в кают-компанию и в камбуз и только тут догадался, что он, видимо, снова в кочегарке. Я нисколько не сомневался в том, что нам необходимо сделать. Первым делом мы должны были запустить насосы. Но в машинном отделении было темно, и я не услышал звука забрасываемого в топки угля. Я вышел на переходный мостик и закричал, но в ответ раздалось только эхо моего собственного голоса — едва слышный звук, заглушенный грохотом волн о корпус парохода и плеском воды в трюме.
Внезапно на меня нахлынуло ужасающее и совершенно детское чувство одиночества и утраты. Я не хотел оставаться один на этом пустом корабле. Желание разыскать капитана обострялось с каждой секундой, и я поспешил вернуться в его каюту. Как и в прошлый раз, она оказалась пуста. Лязг металла заставил меня толкнуть дверь и выбежать на шлюпочную палубу. И тут я увидел его. Он шел ко мне, шатаясь от усталости. Широко раскрытые глаза смотрели с мертвенно-бледного лица, с которого он смыл пот и угольную пыль. Вся его одежда почернела от этой пыли, а за его спиной я увидел совковую лопату, скользящую по накренившейся палубе.
— Где вы были? — воскликнул я. — Я не мог вас найти. Что вы делали все это время?
— Это не твое дело, — пробормотал он заплетающимся от усталости языком.
Пройдя мимо меня, он скрылся за дверью каюты.
Я вошел за ним.
— Что там? — спросил я. — Насколько сильна течь? Волны уже захлестывают нос.
Он кивнул.
— Теперь так будет все время, пока не лопнет крышка люка. После этого от морского дна нас будет отделять только раскрепленная подпорами переборка.
Его монотонный голос был лишен каких-либо интонаций. Либо ему с самого начала было все равно, либо он уже примирился с неизбежным.
— Но если мы запустим насосы… — Я насторожился, заметив, что он меня не слушает, а затем взорвался: — Черт возьми! Именно этим вы и занимались, когда я поднялся на борт, верно?
— Откуда ты знаешь, что я делал? — вдруг гневно воскликнул он, хватая меня за локоть и вонзая в меня свой жесткий неистовый взгляд. — Откуда ты знаешь? — повторил он.
— Из трубы вилась струйка дыма, — поспешно ответил я. — А кроме того, вся эта угольная пыль, которой вы были покрыты. — Я не понимал, что его так завело. — Это указывало на то, что вы были в кочегарке.
— В кочегарке? — Он медленно кивнул. — Да, конечно.
Он выпустил мою руку, и все его тело обмякло, утратив запал.
— Если насосы удержали ее на плаву в Гибралтарском проливе… — снова начал я.
— Тогда у нас был экипаж, и мы шли на всех парах. — Его плечи уныло ссутулились. — Кроме того, тогда воды в переднем трюме было гораздо меньше.
— В борту пробоина? — спросил я. — Дело в этом?
— Пробоина? — Он уставился на меня. — С чего ты…
Он запустил всю пятерню в волосы, а затем медленно провел ладонью по потному, землистому и очень усталому лицу. Корабль накренился и задрожал под ударом очередной волны. Я увидел, как все его мышцы напряглись, как будто нападению подверглось его собственное тело.