Корабль призраков: Исландские истории о привидениях

Автор неизвестен

Они открыли дверь хижины и вздрогнули, оттого что услышали на чердаке пение. Они не чаяли никого там встретить, ведь в округе ничто не указывало на то, чтобы там кто-нибудь недавно проезжал. Путники шагнули в дом, полезли на чердак, открыли люк, и их глазам предстало удивительное зрелище: у окна сидел человек, явно довольный и радостный. Вид он имел благородный: в высоком цилиндре, в парике и парадном платье, а поверх одежд у него была шинель из чёрной материи и на воротнике с каждой стороны по серебряной пуговице. На полу между его ног стояла огромная кадка, наполненная водкой до краёв, источавшая дивный аромат. В одной руке человек держал жестяной ковш или кружку, зачерпывал ею водку из кадки, пригубливал, а затем выливал обратно в кадку. Своё занятие он сопровождал насмешливыми взглядами. Путники обратились к чудаку с приветствием и признались, что удивлены его странным поведением и тем, какой у него большой запас хмельного. Он же вместо ответа выставил вперёд одну ногу, обутую в датскую

туфлю, и низким голосом пропел такую вису:

Выну ловко пробку я — Много в бочке влаги — Хмельная забьёт струя, Хлынут реки брага.

Затем он поднялся, махнул рукой, в которой держал кружку, и вдруг разом пропал, рассыпавшись искрами, и на чердаке воцарилась полная тьма. Путникам стало не по себе, и они опрометью скатились по лестнице и выбежали вон в светлую весеннюю ночь. Только тогда они снова успокоились.

Призрак и кисет

(J'on 'Arnason, 1956–1961, I)

Как-то на одном хуторе умер человек; он был большим охотником до табака, и после него остался резаный табак в кисете. На хуторе жила одна баба. Она обожала нюхать табак. Она забрала кисет себе и вечером, когда ложилась спать, засунула его под уголок своей подушки. Она уснула быстро, но внезапно пробудилась оттого, что к ней пришёл покойник и попытался вытащить свой кисет из-под подушки. Баба не растерялась и сказала: «Не взять тебе у меня табака, не нужен он тебе больше!» При этих словах он отступил, а она взяла кисет, засунула его поглубже под подушку, сама легла на неё, отвернулась к стене и стала засыпать, но скоро опять проснулась оттого, что покойник пытается нашарить кисет под подушкой. Она говорит: «Со мной эти штуки не пройдут! Убирайся отсюда; сказано: не взять тебе кисета!» Потом она поднимается, сморкается и втягивает в ноздрю большую понюшку табаку, встаёт с постели, как была голая, и засовывает кисет между балками над кроватью, так высоко, как только может дотянуться, а привидение тем временем исчезает. Баба ложится в постель, поворачивается спиной к стене, и ей удаётся ненадолго задремать, а когда она просыпается, то видит, что покойник стоит на краю кровати и пытается дотянуться до балок. Тогда баба сказала: «Вытворяй что хочешь, прохвост, но всё равно не взять тебе кисета!» И она вскакивает на ноги и спихивает его с кровати, берёт кисет, а оттуда — большую щепоть табаку, разом вынюхивает её, потом ложится спать, а кисет прячет себе под мышку. После этого привидение совсем исчезло.

Мёртвая старуха ест варенец

(J'on 'Arnason, 1956–1961, III)

Супруги по имени Сигурд и Гуннхильд жили на Сельтьятнарнесе (ни их отчеств, ни названия хутора я не узнал) на рубеже XIX века. Тот хутор делили между собой две семьи. У Сигурда и Гуннхильд была на попечении нищая старуха, которая должна была жить у обоих соседей по очереди. Но когда она прожила положенный срок у Гуннхильд с супругом, их сосед не захотел брать её к себе и выгнал со скандалом. От этого старуха захворала; это врезалось всем в память. Сигурд и Гуннхильд взяли старуху к себе и пообещали, что не дадут её в обиду. У супругов была рыжая тёлка, которая вскоре должна была отелиться. Старуха часто говорила, что ей просто страсть как хочется попробовать первое молоко Рыжухи. День ото дня старуха всё слабела, и в конце концов немощь свела её в могилу.

Это было в начале зимы, как раз в то время, когда тёлка вот-вот должна была отелиться. На закате дня старуха умерла. Зажгли свет, её положили на постель и закрыли ей глаза, нос и рот. Через некоторое время старуха садится и начинает шарить над собой и на полке. Сигурд подбежал к ней, повалил обратно и спрашивает: «Что тебе, чёрт возьми, надо?!» Через некоторое время она опять садится и опять начинает шарить вокруг себя. Сигурд снова повалил её обратно, не более любезно, чем в первый раз: он был грубиян и притом силач. В это время Гуннхильд решила взять у тёлки немного молока и сварить его. Пока старуха лежала больная, она часто говорила: «Гуннхильд, только бы мне не умереть раньше, чем твоя Рыжуха отелится!» Пока Гуннхильд варила молоко, старуха опять села и начала шарить вокруг себя. В этот миг Гуннхильд вошла с деревянным сосудом на две марки [51] , полным молозива. Она скормила всё молоко старухе, а старуха всё проглотила. После этого она откинулась обратно на постель и больше не вставала. А пока супруги возились со старухой, у их соседей околели корова, которая должна была отелиться осенью, и хорошая лошадь.

51

Две марки — литр.

10. ПОДНЯТЫЕ ИЗ МОГИЛЫ И «ПОСЛАНЦЫ»

Вызывание призраков

(J'on 'Arnason, 1956–1961, III)

Какими

словами или речами призраков поднимали из могилы, не вполне ясно, но бытуют рассказы о том, что вызывающий сначала должен быть готов к схватке или борьбе с призраком, а потом облизать ему лицо — сперва в одну сторону, а потом в другую или наоборот, особенно в том случае, если призрака просят прибавить знаний или предсказать будущее. Но если вызывающий не сможет одолеть или побороть призрака, то этот призрак будет преследовать его, а служить ему уже не станет. А главное — вызывающий должен уметь побороть призрака для того, чтобы потом снова заставить его уйти в землю, — а это всегда нужно было делать по исполнении своего поручения или замысла.

Как вызывать призрака

(J'on 'Arnason, 1956–1961, III)

Тот, кто собирался поднять из могилы призрака, сначала должен был выучить все заговоры, которыми заклинают мёртвых, и уметь заставлять покойников говорить. Затем вызывающий шёл на кладбище, подходил к каждой могиле и спрашивал, кто в ней лежит. Покойники отвечали на все вопросы, но обыкновенно вызывающие останавливали свой выбор на самых слабых.

Вызывающие обычно одевались в белую простыню или сорочку и, когда находили мертвеца себе по нраву, поднимали его из могилы заклятиями (каковы они были, я не знаю); потом вызывающий облизывал с носа и рта покойника слизь и глотал слюну, затем начинал бороться с покойником и, если тот уступал, делал его своим слугой для всяких рискованных поручений или даже убийств, потому что тогда привидение становилось полноценным драугом. У пробуждённого сила увеличивалась вдвое по сравнению с той, которой он обладал при жизни. Поэтому вызывающие часто выбирали себе в слуги тех, кто при жизни был слабосильным.

Поднятые из могилы

(J'on 'Arnason, 1956–1961, III)

Покойников поднимали из могилы для различных целей, например, чтобы убить врага или испортить его имущество; других же заставляли работать на хуторе. Вызывающий сначала должен был дочиста облизать покойнику нос и рот, затем побороться с ним и одолеть, чтобы потом суметь снова заставить его уйти в землю; в противном случае призрак мог обернуться против того, кто его вызвал. Ещё был способ: попросить умирающего послужить тебе после смерти, но тогда призрак беспокоил просившего три ночи подряд, зато, если человек с честью выносил такое испытание, призрак покорялся ему. Иногда те, кто покидал свой дом, оставляли призраков в жилище — на погибель и недолю тем, кто собирался там поселиться. Порой призраки сами оставались там после смерти возлюбленных, как в случае с призраками сислуманна Йоуна Ислейвссона с Горы, которые, по слухам, подстроили так, что на Фетльсланд, когда их выгнали оттуда, ринулся поток с ледника. А о том, как прилежно призраки трудятся на хуторах, сложена такая виса:

На Песках в почёте труд, Праздности не знают: Десять косят, двадцать жнут, Двадцать пять — сгребают.

Хотя к такого рода историям обычно добавляют, что на подобных хуторах достатка не было.

Выходцами с того света называют тех, кто сам выходит из могилы после смерти из-за желания кому-либо отомстить, любви к изменившей им супруге или невесте или любви к деньгам; говорят, что тех, к кому их душа больше всего лежала при жизни, они преследуют вплоть до девятого колена, всячески досаждают им, пытаются лишить их жизни, вредят их хозяйству, мучат посторонних людей, пришедших в их жилища; есть даже рассказы о фюльгьях, которые являлись людям в дурных снах, заставляли скотину валиться с ног и болеть. Но если с обладателями таких призраков-спутников ссорились и упрекали их, то призраки, по слухам, переставали беспокоить упрекающих. Некоторые из тех, за кем следовали эти привидения, должны были каждый день давать им еду, чтобы избавить себя от их происков.

Всё это и, соответственно, неприятности, преследовавшие род, называлось дисами. [52] Смысл этого слова становится более ёмким, если учесть, что им обозначали всё неприятное и непреодолимое в жизни, всё, что можно было бы назвать злой судьбой, как, например, неудачи или болезни, появление которых связывали с происками нечистых духов. Но в остальном представления о дисах туманны.

Сила драугов возрастает

(J'on 'Arnason, 1956–1961, III)

52

В древнескандинавской мифологии дисы — низшие женские божества, никак не соотносящиеся с преследующими людей злобными призраками, с которыми связывает их собиратель исландского фольклора. Очевидно, здесь мы сталкиваемся с характерной для христианского сознания тенденцией видеть злых духов в любых существах, вера в которых сохранилась с языческих времён.