Корабль Рима
Шрифт:
— Месть за Липару!
Ответом ему стал вырвавшийся из шестидесяти глоток рев, пронизанный яростью и жаждой крови. Септимий мрачно улыбнулся. Они готовы.
Когда «Аквила» набрала скорость атаки, Аттик отбросил все посторонние мысли. Он автоматически повернул голову направо, потом налево, следя за тем, все ли галеры увеличили скорость. Корабли следовали за ним. На скорости атаки одна миля, отделявшая их от врага, будет преодолена меньше чем за две минуты. Уже не оставалось времени ни на сомнения, ни на смену тактики. Все мысли капитана сосредоточились на приближающихся карфагенянах. Предыдущие недели враг для него был абстракцией, безликим противником, которого нужно перехитрить и победить. Теперь же Аттик вспоминал все предыдущие встречи с врагом: позорное бегство в Мессинском проливе и ярость, которую он испытывал, наблюдая за гибелью торгового флота в Бролиуме.
Расстояние до карфагенян сократилось до четверти мили, и Аттик уже мог в подробностях рассмотреть врага. Центр вражеского строя занимала квинквирема, настоящий гигант по сравнению с окружавшими ее триремами. Капитан понял, что это флагманский корабль — голова змеи. «Аквила» должна была врезаться в строй карфагенян в районе третьей галеры к югу от центра. Аттик запоминал особенности квинквиремы, наметив ее своей целью. После того как строй распадется, он начнет охоту за врагом. Для римлян флот был не последней линией обороны, а единственной. Пунийцы должны быть разбиты, а их командир уничтожен. Аттик понимал, что в центре боевого порядка римлян только «Аквила» способна справиться с этой задачей.
Когда расстояние между боевыми порядками флотов сократилось, внимание Гиско привлекла необычная конструкция на носу каждой римской галеры. Времени на размышления уже не было — до врага оставалось не больше сотни ярдов, — и Гиско отбросил сомнения, сосредоточившись на промежутке между двумя галерами, шедшими навстречу. «Мелкарт» пройдет мимо них, осыпав градом стрел, а затем развернется и атакует строй римлян сзади. Римляне тоже будут вынуждены повернуть, чтобы отразить атаку, и при этом откроются. Римский флот состоял из трирем, и Гиско не сомневался, что по скорости и мощи ни одна из них не сравнится с «Мелкартом».
Адмирал вспоминал тот славный день, когда таран его флагмана пронзил четыре римских транспорта. То была его первая возможность отомстить за поражение при Агригенте. Теперь ему противостояли боевые галеры, и чувство опасности заставляло жажду мщения разгораться с новой силой.
— Лучники, зажигай! — приказал Гиско.
Пропитанные смолой наконечники двух дюжин стрел заполыхали, и лучники подняли свое оружие, готовые выстрелить по команде.
Гиско наблюдал, как римская галера по левому борту изменила курс, направив нос прямо на «Мелкарт».
Адмирал улыбнулся глупости этого маневра. Он разнесет их в щепки.
— Приготовиться втянуть весла левого борта!
Гиско позволил себе на секунду отвлечься и бросил взгляд направо вдоль боевого порядка своего флота. Быстроходный «Мелкарт» вырвался на полкорпуса вперед и должен первым врезаться в строй римлян.
— Втянуть весла! — крикнул он. — Лево руля!
Девяностотонный «Мелкарт» врезался в борт более легкого противника. Огромный корабль лишь вздрогнул от удара, а римская галера едва не опрокинулась. С палубы римлян полетели бесполезные абордажные крючья, но инерция квинквиремы была слишком велика, и ее скорость почти не уменьшилась. Одного из римлян сбросило в море — его рука запуталась в веревке абордажного крюка, увлекаемого за собой «Мелкартом». Матрос упал в промежуток между судами, и крюк вырвался из палубы квинквиремы, когда тело несчастного исчезло внизу.
Гиско увидел, что странная конструкция, которую он заметил на носу вражеских галер, внезапно обрушилась на его галеру. Это было нечто вроде трапа, грубое штурмовое приспособление, позади которого выстроились легионеры. Адмирал с удивлением смотрел, как трап падает на главную палубу «Мелкарта», вонзаясь в нее несколькими шипами. Квинквирема вздрогнула, и на мгновение обе галеры оказались соединенными, но затем инерция карфагенского корабля взяла верх, и абордажный трап буквально разорвало на части силами, приложенными в разных направлениях к его концам. Шипы проделали огромную дыру в палубе, прежде чем отпустить доски, и трап отскочил назад, отбросив легионеров, которые собрались у его дальнего конца и приготовились к атаке. Гиско удовлетворенно зарычал, наблюдая за неудачей противника, и квинквирема стряхнула с себя остатки штурмового трапа.
Водорез «Мелкарта» протаранил весла левого борта римской галеры, и при соприкосновении с упрочненным носом судна они ломались, словно тонкие веточки.
— Бросай! — Голос Гиско перекрывал треск ломающегося дерева.
Стрелы летели прямо сквозь поручни вражеского корабля — короткая дистанция позволяла лучникам точно прицеливаться и стрелять практически горизонтально. На палубе триремы заполыхал огонь, и панические крики смешались со стонами раненых.
«Мелкарт» прорвал строй римлян, и перед ним теперь расстилалось открытое море. Гиско приказал вновь задействовать весла левого борта, а сам бросился на корму, чтобы посмотреть на ущерб, который его корабль нанес римской галере, осмелившейся бросить ему вызов.
— Разворот! — автоматически скомандовал он, не отрывая взгляда от боевого порядка римлян и ожидая увидеть другие карфагенские галеры, прорвавшие вражеский строй.
— Бросай! — крикнул Септимий.
Двадцать гастатов его отряда одновременно метнули пилумы, и град копий обрушился на карфагенян на баке галеры, располагавшейся во вражеском строю прямо напротив «Аквилы». Корабли разделяло тридцать ярдов, и расстояние между ними стремительно сокращалось. Септимий почувствовал, как наклонилась палуба под его ногами — нос «Аквилы» нацелился прямо на нос врага. Центурион приготовился к удару, крепко стиснув ремни своего скутума.
Столкновение двух почти одинаковых судов привело к потере скорости обоих. Гребцов сорвало со скамей, и ритм их движений нарушился. Полетели абордажные крючья, и мгновенно натянутые веревки притянули галеры друг к другу.
— Опустить «ворон»! — крикнул Септимий.
Тридцатишестифутовый трап перекинулся через разделявшее суда пространство, сломав бортовые поручни вражеской галеры, и шипы глубоко вонзились в истертые доски палубы. Септимий не мешкая бросился вперед. За ним с боевым кличем последовали легионеры. Внезапное нападение ошеломило карфагенян, но вскоре они опомнились и бросились вперед, выкрикивая имя своего бога войны.
Легионеры мгновенно реагировали на краткие команды — каждое их движение было отточено годами тренировок. Уже через несколько секунд перед ними образовалась непроницаемая стена из сомкнутых щитов, о которую разбилась атака карфагенян.
— Вперед! — скомандовал Септимий, перекрикивая шум битвы.
Легионеры двинулись на противника. При каждом шаге они выдвигали вперед щиты, медные утолщения в центре которых отталкивали врагов и отражали удары. В узкие просветы между щитами проникали гладии, ранившие и убивавшие безликого врага, и крики боли смешались с ревом бессильной ярости, направленной на безжалостную стену из щитов. Первые ряды римлян состояли из двадцати принципов, и их физическая сила вела за собой остальных легионеров. Упавших на палубу раненых карфагенян тут же добивали молодые гастаты, не знавшие пощады к врагу. Через пять минут римляне уже очистили бак, оставляя после себя лишь мертвые тела, и враг дрогнул.