Корабль смерти, Стальной человек и другие самые невероятные истории (сборник)
Шрифт:
— Это лежит у меня уже три недели. Я не стал тебе говорить. Не знал как. Однако после такой информации… на основе такой теории, — быстро исправился он, — я вынужден…
Он выложил на стол перед ними рентгеновский снимок.
Они посмотрели, и Коллиер охнул. В голосе Джонни угадывался благоговейный ужас.
— Два сердца, — проговорил он.
Его рука сжалась в кулак.
— Это все доказывает! Гравитация на Марсе по силе равна двум пятым от гравитации Земли. Им необходимо двойное сердце, чтобы качать кровь, или что там у них есть, по венам.
— Но… здесь ему это не потребуется, — заметил Клейнман.
— В таком случае еще остается надежда, — сказал Джонни, — Вторжение не продумано до конца. Марсианские клетки обязательно, генетически неизбежно заставят проявить в ребенке инопланетные черты: двойное сердце, гипертрофированный слух, необходимость в соли… не знаю, что еще… любовь к холоду. Со временем, если их эксперимент пойдет удачно, они смогут искоренить подобные промахи, сумеют создать ребенка, в котором марсианским будет только разум, а все физические характеристики — полностью земными. Я, конечно, не уверен, но подозреваю, что марсиане владеют еще и телепатией. Иначе откуда бы он узнал, что ему угрожает опасность, когда Энн заболела воспалением легких?
Вся сцена вдруг снова встала перед глазами Коллиера: он стоит у постели и думает: «В больницу, о боже, в больницу!», а под плотью Энн крошечный чужеродный разум, уже прекрасно освоивший язык землян, улавливает его мысль. Больница, анализы, исследования… Коллиер конвульсивно дернулся.
— …нам делать? — услышал он конец вопроса Клейнмана. — Убить… марсианина, когда он родится?
— Не знаю, — сказал Джонни, — Но если этот… — он пожал плечами, — этот ребенок родится живым и нормальным, сомневаюсь, что убийство поможет. Уверен, они за ним наблюдают. Если он родится нормальным, они решат, что эксперимент удался, убьем мы его или нет.
— Кесарево? — предположил Клейнман.
— Может быть, — кивнул Джонни. — Хотя… уверятся ли они, что эксперимент провалился, узнав, что мы искусственным образом уничтожили… первого лазутчика? Нет, мне кажется, это не особенно удачная мысль. Они попытаются снова, на этот раз в каком-нибудь таком месте, где никто ничего не проверит, в какой-нибудь африканской деревне, каком-нибудь захолустном городке, в…
— Мы не можем оставить этого… эту тварь в ней! — цепенея, произнес Коллиер.
— А откуда нам знать, что мы сумеем удалить его, — угрюмо отозвался Джонни, — не убив при этом Энн?
— Что? — переспросил Коллиер, чувствуя, что от ужаса превратился в безмозглого идиота.
Джонни прерывисто вздохнул.
— Думаю, надо ждать, — сказал он. — Вряд ли тут есть другой выход.
Затем, увидев застывшее на лице Коллиера выражение, быстро прибавил:
— Все не так безнадежно, дружище. У нас есть кое-какие козыри. Двойное сердце, которое будет перекачивать кровь слишком быстро. Сложности, неизбежные при попытке соединить разнородные клетки. В июле будет очень жарко, а жара, не исключено, способна убить марсианина В конце концов, лишим его доступа к соли. Все это может помочь. Но самое главное — марсианин здесь несчастен. Он напился, чтобы забыть… как он там говорил? «О, избавь меня от этого пути».
Джонни мрачно посмотрел на них.
— Понадеемся, что он умрет от отчаяния, — сказал он.
— Или? — спросил Коллиер голосом, лишенным эмоций.
— Или… смешение рас благополучно состоится.
Коллиер взлетел по лестнице, сердце тяжко колотилось странными двойными ударами. Радость от того, что она действительно ни в чем не виновата, тут же пропала после осознания грозящей ей опасности.
На верхней площадке лестницы он остановился. В доме было тихо и очень жарко.
Они были правы, вдруг понял он, правы, когда советовали не рассказывать ей. Он понял это только что, сначала ему казалось, что Энн должна знать. Она захочет быть в курсе, размышлял Дэвид, точно так же, как захочет узнать, что он снова ей верит.
Но сейчас он сомневался. Все это было так жутко, что его всего трясло. Может быть, ощущение этого ужаса и было причиной ее истерик, последние три месяца она балансировала на грани нервного срыва.
Он крепко сжал губы и вошел в спальню.
Энн лежала на спине, руки безвольно покоились на боках раздувшегося живота, безжизненный взгляд упирался в потолок. Дэвид присел рядом, на край постели. Она никак не отреагировала.
— Энн.
Ответа не последовало. Он понял, что его колотит дрожь. «Я не могу тебя винить, — подумал он, — я вел себя грубо и бездумно».
— Милая моя, — сказал он.
Ее глаза медленно обратились на него, взгляд холодный и чужой. Это то существо в ней, думал Коллиер, она не сознает, как оно ею управляет. Должно быть, никогда не сознавала. Зато он сознавал это теперь отчетливо.
Дэвид подался к ней и прижался щекой к щеке.
— Дорогая.
— Что? — прозвучал тусклый, усталый голос.
— Ты меня слышишь?
Она не ответила.
— Энн, что касается ребенка.
В ее глазах появился слабый огонек жизни.
— А что касается ребенка?
Он проглотил комок в горле.
— Я… я знаю, что… что это не ребенок… от другого мужчины.
Мгновение Энн смотрела на него.
— Браво, — сказала она и отвернулась.
Он сидел рядом, сжав кулаки, думая: вот, вот оно, я окончательно убил ее любовь.
Но потом она снова повернула к нему голову. В глазах читалось что-то, трепетный вопрос.
— Как? — спросила она.
— Я верю тебе. Я знаю, что ты говорила правду. И от всего сердца прошу у тебя прощения… если ты захочешь меня простить.
Долгий миг, казалось, ничего не происходило. Потом она сняла руки с живота и прижала к щекам. Широко раскрытые карие глаза заблестели.
— Ты меня… не разыгрываешь?