Корабль смерти
Шрифт:
Как только Скуратис покинул ложу, в нее заглянул какой-то человек с каменным лицом. Тебос взглянул на него вопросительно, и тот молча кивнул.
Тебос прошептал что-то Елене на ухо. Как ни шумно было в зале, Римо расслышал его слова. Секрет состоял в том, чтобы суметь сфокусировать свой слух, как фокусируется зрение. Если вам удастся сузить слуховой канал, направив его под нужным углом, то вы расслышите даже слабый шепот среди бури криков, потому что буря окажется за пределами восприятия.
— Я знал, что чистильщик
— Сейчас ты поедешь на яхту и пришлешь катер за мной, — сказал он.
— Я хочу остаться здесь, папа, — возразила Елена.
— Боюсь, что я не могу тебе этого позволить. Немедленно отправляйся на яхту.
Римо показалось, что Елена хотела сказать что-то, но передумала. Без лишних слов она встала с места и подошла к барьеру. Наклонившись вперед, она бросила последний взгляд на Скуратиса, направлявшегося к кораблю-торту с огромным серебряным ножом в руках. Потом она поднялась по закрытым ковром ступенькам к выходу из ложи. Ее осанка, упрямо вздернутый подбородок, особый блеск в глазах ясно говорили, что уезжать Елена не собирается. Она не хочет, как послушная дочь, вернуться на яхту.
Римо встал и вышел вслед за ней в коридор. Ее окружили телохранители.
— Вы мне не нужны, — недовольно сказала она. — Я найду дорогу сама.
Она сердито отстранила стражей и пошла по коридору.
Когда Елена миновала коридор, Римо пошел следом и увидел, что она спускается по лестнице вместо того, чтобы подняться к верхней палубе и сесть в лифт, ведущий к причалу.
Пройдя два лестничных пролета, Елена с уверенностью человека, выросшего в богатой семье, проложила себе дорогу сквозь густые толпы людей и встала в партере под нависавшей над ним главной ложей, невидимая для своего отца.
Ее глаза были устремлены на Скуратиса, приступившего к разрезанию торта. Почувствовав ее взгляд, он оторвался от этого занятия и улыбнулся ей, как человек, не сомневающийся в своих правах на нее, потом отсалютовал огромным серебряным ножом с прилипшими к нему кусочками крема.
Римо подошел к девушке.
— А кто-то говорил, что он всего лишь чистильщик обуви…
Она застыла от изумления.
— Вас это не касается!
— Папа будет расстроен вашим непослушанием.
— Я часто его расстраиваю. Думаю, что после сегодняшнего вечера он расстроится снова. И даже очень.
Она не отрывала глаз от Скуратиса и улыбнулась, перехватив его взгляд.
Вот и пойми этих женщин, подумал Римо. Она ненавидела Скуратиса всей душой. Он безобразен, как жаба. И вот, не угодно ли? Теперь она флиртует с ним и строит ему глазки, будто он — воплощение Геракла и Ахиллеса, вместе взятых.
— А как же прошлая ночь? — напомнил Римо.
— Что «прошлая ночь»? Она для меня ничего не значит, так же как и вы сами. Будьте добры, оставьте меня в покое!
—
— Хватит, Чиун! Скажи лучше, что случилось? — спросил Римо.
— Будет лучше, если ты пойдешь со мной. Твой император Смит ранен.
— Смитти?
— Может, ты знаешь еще одного императора Смита? — спросил Чиун.
Они двинулись сквозь толпу, как если бы ее не было вовсе. Чиун прокладывал путь, Римо шел в фарватере, будто привязанный буксирной цепью.
— Где он?
— У нас в комнате.
— Где ты его нашел?
— В кишках корабля.
— В тайном проходе?
— Можно сказать и так.
— Что ты там делал?
— Видишь ли, мне не хотелось смотреть на этих животных, поедающих торт, а по телевизору не было ничего интересного. Вот я и решил пойти поискать секретный телецентр. Может, хоть там есть на что поглядеть, подумал я. И я нашел помещение, спрятанное во чреве судна.
— Я о нем знаю. Как Смитти? Что случилось?
— Случилось ужасное, — сказал Чиун.
— Что именно?
— Просто кошмар!
— Какого дьявола ты заладил одно и то же! Можешь рассказать толком?
— Все телевизоры разбиты. Там был очень большой компьютер, с большим экраном, но какой-то маньяк все поломал, выдернул провода и разбил стекла. И в соседних комнатах, где были телевизоры, то же самое. Ужасно!
— Я все знаю. Это моя работа. Что со Смитом?
— Это сделал ты?!
— Чиун, потом поговорим о телевизорах. Что со Смитом?
— Я нашел его на полу в одной из комнат. Его избили.
— Ему плохо?
— Хорошего мало. Его ударили по голове, но, видно, не слишком ловко, потому что череп остался цел. Били по груди и по животу, но опять-таки неумело и кожа не повреждена. В целом, надо сказать, били его плохо.
— Черт возьми, Чиун! Меня не интересует твой анализ. Я спрашиваю о Смите. С ним все в порядке?
— Жить будет. Сейчас он без памяти, и я не стал его тревожить: в теперешнем его состоянии организму нужен отдых. Как бы то ни было, я должен обратить твое внимание на замеченные мною недостатки в их работе, чтобы ты их не повторял, так как грешишь тем же.
Они подошли к иранскому сектору. Римо проскользнул мимо Чиуна в их комнату, где бесчувственный Смит лежал на брошенной на пол циновке. Из раны в левой части головы сочилась кровь. Одежда была разорвана — то ли нападавшими, то ли Чиуном, осматривавшим раны.
Римо опустился рядом на колени.
— Ты уверен, что он придет в норму, Чиун?
— Я этого не говорил. Он будет жить, вот что я сказал. А «норма» означает, что он перестанет быть полоумным занудой и скрягой, с которым невозможно ни о чем договориться.