Корабли и люди
Шрифт:
В начале марта 1920 года нашу школу посетили пензенские агитаторы только что возникшей там ячейки коммунистического союза молодежи Милецкий, Полторацкий и Самарина. Они рассказали нам о комсомоле и его задачах, познакомили с программой и уставом, и предложили создать в селе свою ячейку.
Первыми изъявили желание вступить в комсомол Николай Владимирович Померанцев, Михаил Григорьевич Борисов и я. Это и был актив, который повёл работу в школе по привлечению молодёжи в ряды РКСМ. В 1920 году нам удалось создать ячейку численностью около 20 человек. И это в селе с населением в тринадцать тысяч обитателей! Результаты работы оказались невелики, и нам особенно гордиться было нечем.
Занимались мы большей частью культурно-просветительной работой: ставили в школе спектакли, организовывали концерты, привлекали для участия в них местную интеллигенцию – учителей, служащих заводов Петрушкова, почтовых работников.
К сценическому искусству впервые нас привлекли ещё в начальной школе, когда учителя ставили пьесу Островского «На пороге к делу». В первом действии мы, пять-шесть учеников, выбегали на сцену и дразнили школьного сторожа «инвалидная крыса, инвалидная крыса». Сторож замахивался на нас метлой, и мы исчезали.
В дальнейшем в школе II ступени сами ставили спектакли того же Островского: «На бойком месте», «Бедность не порок», «Не всё коту масленица» и другие.
Рядом с барским домом-школой стояло каменное строение, довольно большое, в котором когда-то размещалась барская дворня. В этом помещении одновременно со школой II ступени открылось ремесленное училище, в котором обучали столярному мастерству. Заведующим и единственным преподавателем был Николай Павлович Забелин, большой души человек. Он в вечернее время предложил нам, школьникам, посещать ремесленную мастерскую и обучаться столярному делу. Нас ходило человек десять-двенадцать: пилили, строгали, точили на токарных станках. Мне очень нравилась эта столярная практика. Я научился делать самостоятельно табуретки, тумбочки и столы. И сейчас я на «ты» со столярными инструментами, и у себя на даче делаю с удовольствием, если нужно, то стол, то шкафчик, то полочку по убедительной просьбе супруги.
Уходили комсомольцы на Гражданскую войну
В мае 1920 года мы, три комсомольца Коля Померанцев, Коля Колосков и я, вступили добровольцами в ЧОНовский (Части особого назначения) отряд № 1834 при Пензенском губернском военкомате, предназначенный для борьбы с дезертирами и контрреволюцией. Этот отряд действовал в Нижне-Ломовском и Керенском уездах Пензенской губернии. Нам приходилось вылавливать в лесах дезертиров, отбирать у населения оружие и собирать продразвёрстку. Пришлось участвовать и в боевых действиях при разгроме банды Филиппа Козьмича Миронова – мятежного командарма 2-й Конной армии, восставшего против большевистской власти из-за идейных несогласий и, между прочим, насильственной продразвёрстки. В январе 1921 года отряд был расформирован, и нас, мальчишек, отпустили по домам.
В феврале 1921 года меня, Померанцева и Колоскова приняли кандидатами в члены РКП (б), а через неделю или две председатель партячейки Бородин-Посадсков предложил нам в порядке партмобилизации поступить в войска ВЧК. «Будете носить кожаную куртку, красные галифе и наган сбоку», – говорил он нам. Против такого соблазна трудно устоять в семнадцать лет – и мы не устояли! Получили направление сначала в Уездный комитет, затем в Губком и наконец в ЦК РКП(б) в Москву.
И вот мы, трое деревенских парней, в Москве. С котомками за плечами расспрашиваем прохожих, милиционеров, где находится ЦК партии. Прохожие пожимают плечами, милиционеры смотрят в какие-то справочники, но ответить, где помещается ЦК, не могут. Кому-то из нас пришла в голову мысль посмотреть комсомольский билет. На обороте был указан адрес типографии, где печатался билет. Пришли по этому адресу, и нам удалось наконец узнать,
На пару дней, пока решалась наша судьба, нас поместили в каком-то фешенебельном особняке с зеркальными стёклами, расписными потолками, позолоченной мебелью, никелированными мягкими кроватями, застланными ослепительно-белыми простынями и цветными шерстяными одеялами. Долго мы не решались расположиться на этих кроватях, пока кто-то из бывалых обитателей этих мест не вразумил нас и не наставил на путь истинный.
Через два дня нас направили в распоряжение ЦК КП(б) Украины в Харьков. Перед отъездом мы получили сказочно богатые, по нашим понятиям, пайки, командировочные деньги и проездные документы. В шикарном «Метрополе» по проездным документам мы обзавелись железнодорожными билетами и отправились на Курский вокзал.
К нашему удивлению, билеты оказались в вагон первого класса, а поезд Москва – Харьков весь состоял из классных вагонов и с электрическим освещением. Благожелательного «бывалого» товарища в вагоне первого класса не оказалось, а проводнику наша деревенская внешность не внушила достаточного уважения – он нас не пригласил в купе, сами мы там устроиться не посмели и попросту расположились в тамбуре вагона.
Через два дня рано утром мы оказались на Харьковском вокзале, переполненном разношёрстной толпой. Усталые и лишённые сна в тамбуре, мы пристроились к вокзальной стене и вздремнули. Часов в восемь мы с Колосковым пошли умываться, а Коля Померанцев остался сторожить наши вещи.
Когда мы вернулись, у Коли был страшно удручённый вид: он сидел на полу и держал между ног два наших вещевых мешка со скудными запасами продуктов, прихваченными нами в Бессоновке. То ли он вздремнул, то ли загляделся, но мешок с полученными в Москве продуктами бесследно исчез, как и собственный Колин мешок.
Обругав товарища растяпой в довольно крепких выражениях и тем самым его успокоив, мы кое-чем позавтракали и отправились на поиски украинского ЦК. Там нас долго не задержали и дали направление в Винницу в политотдел 12-й дивизии имени Петросовета войск ВЧК Украины.
Добирались мы до Винницы уже не так комфортабельно, как от Москвы до Харькова. Ехали на подножках и на крышах товарных и воинских поездов. На длительных остановках варили на кострах оставшуюся пшённую кашу без соли, но не унывали.
В Киеве повисли на подножке классного вагона, двери которого не открывались. Висело нас человек десять. Кто-то сундучком разбил стекло двери, и нас всех, висящих на подножке, сняли с поезда в Дарнице и отправили в комендатуру для выяснения виновного. Пока выясняли, поезд ушёл. Устроились мы часов через пять на крыше вагона товарного поезда. Но оказалось, что происшествие на станции Дарница было для нас счастливым. Как потом мы узнали, поезд, с которого нас сняли, где-то под Фастовом атаковала банда махновцев. Всех коммунистов и евреев перестреляли, а пассажиров поголовно ограбили.
В Виннице, прежде чем явиться по месту назначения в политотдел 12-й дивизии, мы выкупались в Южном Буге и предстали перед начальством чистенькими и свежими. Начальник политотдела Владыкин решил, видимо, что мы особой ценности как политработники не представляем, и приказал назначить нас политруками взводов в разные бригады. Со слезами на глазах мы упросили его нас не разъединять и отправить служить в одну бригаду.
Владыкин пожалел мальчишек, и мы попали в политотдел 51-й бригады, дислоцировавшейся в Коростене – городе областного подчинения меньше чем в ста километрах от Житомира. А там, опять со слезами на глазах, выпросили назначение в политсекретариат 197-го отдельного пограничного батальона той же 51-й бригады.