Корабли Мериора
Шрифт:
— Стройте узников и срочно уводите их отсюда! — приказал начальник караула.
Криками, пинками и зуботычинами узников собрали вместе. В это время целый участок прибрежной стены зашевелился и начал раскачиваться. В воду и на берег полетели увесистые камни, будто кто-то стрелял из гигантской невидимой рогатки.
— Всем в караульное помещение! — закричал начальник караула. — Скорее! Талисманы отпугнут эту нечисть!
Уворачиваясь (насколько позволяли кандалы) от пролетающих камней, Безумный Пророк лишь усмехался в свою рыжую всклокоченную бороду. Если латунные побрякушки, в изобилии развешанные вокруг караульного помещения, когда-то и имели ограждающую силу, она давно иссякла. Возможно, ее еще хватало, чтобы отогнать одного-двух ийятов, но никак не полчища разбушевавшихся проказников.
Главный виновник случившегося прижал подбородком воротник своей тюремной одежды, не позволяя малышу ийяту превратить его в ошейник-удавку. Вместе с остальными узниками Дакар ковылял рядом с искореженными повозками. Он вдыхал аромат дымящихся навозных куч, исправно оставляемых перепуганными волами. Кандалы все так же впивались в лодыжки, но Безумный Пророк чувствовал себя на удивление бодрым и даже развеселился. Куда приятнее и безопаснее сидеть в карцере, распевая похабные песенки, чем корячиться на безумной работе, поминутно рискуя превратиться в рыбий корм. Пусть за желанное безделье пришлось дорого заплатить, ийяты все же были меньшим злом, чем каменные глыбы.
Спустя четыре дня после этого события Медлир состязался в стрельбе из лука. Его соперником был помощник командира джелотских лучников. Дело происходило на дворе для состязаний, где стояли мишени. Выпустив свои стрелы, Медлир теперь обходил мишени, подсчитывая, сколько раз попал в цель.
— Эй, менестрель! — окликнули его.
Медлир обернулся. У калитки стоял один из тюремных караульных.
— Слыхал новость? Толстяка-то выпустили раньше срока. Ну да, того самого, что ехал с вами. Говорили, твоему учителю еще придется играть у нашего правителя, чтобы вам разрешили уехать из Джелота.
На Медлире был линялый плащ мышиного цвета. Менестрель откинул капюшон.
— Ты говоришь про Дакара? — спросил он, морща от удивления лоб. — Но почему раньше? Откуда такая щедрость?
Услышав новость, товарищи Медлира по состязанию подошли, ожидая узнать подробности. Из соломенных мишеней, стоящих в деревянных кадках с песком, торчали позабытые стрелы. Состязание было дружеским, ставки — незначительными, и проигрыш никого не огорчал.
Караульный переминался с ноги на ногу, держа под мышкой остроконечный шлем. Сюда он явился прямо из тюрьмы, сменившись с дежурства.
— Судейские упирались, но другого выхода не было. Мало того что ваш дружок умом повернутый. Он — ходячая приманка для ийятов. Эти бестии липнут к нему, как блохи к шелудивой собаке. Нас никакие талисманы не спасли. Да чего говорить, поди сами знаете.
Караульный был опытным солдатом, понимавшим толк в стрельбе из лука. Окинув цепким взглядом мишени, он усмехнулся и похлопал Медлира по плечу:
— Смотри-ка, твоя взяла. Молодец, менестрель! Ты никак из этой игрушки стрелял? Тебе бы в гвардии служить.
Медлир сдержанно улыбнулся. Его длинные, гибкие пальцы ослабили тетиву, после чего он передал лук мальчишке-прислужнику, дабы тот отнес оружие в арсенал.
— Ты не сказал Дакару, на каком постоялом дворе мы живем?
— Сказал. А что мне оставалось? В тюрьме его больше никто держать не станет. Уж как-нибудь стерпите вашего Дакара. Только не удивляйтесь, если его твари вам все тесемки в десять узлов позавязывают.
— Там увидим, — рассмеялся в ответ Медлир.
Он умолчал о том, что опытному менестрелю известны особые аккорды, отпугивающие ийятов. Медлиру ничего не стоило бы прогнать шаловливых духов обратно в море, однако Халирон запретил ему выступать в городских тавернах. Сам он тоже нигде не пел, сказав, что не появится на публике до тех пор, пока не наступит время выполнить обещание, данное правителю. Конечно, если из-за нашествия ийятов на Джелот празднество не сорвется. «Интересно, — подумал Медлир, — сумеют ли ийяты проникнуть в дом мэра?»
Подчиняясь зову, донесшемуся из далекой Альтейнской башни, ворон, хлопая крыльями, будит своего хозяина — мага Содружества, и тот, не обращая внимания на боль давнишних ран, поднимается, надевает поношенный черный плащ и отправляется по Радморским лугам на восток — туда, где на краю страшного Миртельвейнского болота стоит древняя полуразрушенная крепость…
Зов из Альтейнской башни услышан и в западных землях. Его улавливает молодая послушница ордена колдуний, проводящая обычные часы наблюдения за магическими ветвями. Тряхнув темно-рыжими волосами, она оставляет зов без ответа, ибо против своей воли она втянута в интриги ордена, тщетно разыскивающего следы Повелителя Теней. И зорко стережет она то, что сокрыто в глубинах ее сердца…
Вдали не только от Альтейнской башни, но и от всей Этеры бестелесный маг покидает мир, где над ледяными горами и пустынями безраздельно властвует туман. Маг продолжает свои странствия сквозь необъятные просторы Вселенной в поисках тайны Деш-Тира, опасаясь, что мир, куда он теперь направляется, тоже не принесет ему желанной разгадки…
ГЛАВА IV
Прошло уже несколько дней с тех пор, как посланник Маноллы покинул Альтейнскую башню. Сетвир сидел перед чистым листом пергамента. Один его локоть покоился на пухлом трактате по небесной механике, однако заботы хранителя Альтейна касались многострадального мира Этеры. Маг размышлял, что не мешало ему попутно зачинивать перья. Наверное, завзятый дуэлянт точно так же мог, почти не глядя, точить свой меч или шпагу. Поразмышляв еще какое-то время, Сетвир отодвинул чашку с давно остывшим чаем и записал на пергаменте послание госпожи Маноллы к Аритону Фаленскому. От себя он добавил внушительный перечень, занявший двенадцать листов, исписанных убористым почерком. Перечень этот маг прочитал в уме Маноллы, ибо молодой гонец при всем старании не смог бы его запомнить. Исполнив просьбу, Сетвир дождался, пока высохнут чернила. Затем, порывшись в шкафу, он извлек из жестяной коробки, полной разных диковинных вещей, старую, очень старую печать и скрепил послание гербом древних правителей Камриса, из рода которых происходила Манолла.
За окнами башни ночь готовилась уступить место рассвету. Был канун дня весеннего равноденствия, когда по давнему обычаю маги Содружества Семи собирались вместе.
Хранитель Альтейна поместил послание в заранее приготовленную дорожную сумку и спустился к себе в комнату. Порядка в ней было не больше, чем в библиотеке, а пыли — ничуть не меньше. Здесь Сетвир переоделся, сменив одну поношенную мантию на другую, не столь запачканную чернилами. К этому времени небо успело слегка порозоветь. Маг не спал несколько ночей подряд, но глаза его оставались ясными, а ум бодрым. Завершив недолгую процедуру переодевания, Сетвир направился вниз.
На лестнице не горел ни один факел. Сумрак окутывал и цокольный этаж башни — хранилище паравианских статуй. Единственными хоть как-то освещенными точками были узкие щели бойниц, розовевшие среди древних знамен и шпалер.
Магическое зрение заменяло Сетвиру факел, и он уверенно двигался между рядами мраморных единорогов, проходил мимо величественных кентавров, возвышавшихся над его головой, осторожно пробирался среди изящных деревянных пьедесталов с бронзовыми фигурками солнечных детей. Если в библиотеке Сетвира тревожили думы о будущем, здесь он соприкасался с не менее будоражащим прошлым. Чутье мага улавливало отзвуки шагов всех, кто проходил здесь до него. Перед ним разворачивались вереницы образов. Он ощущал удивительное совершенство, рожденное паравианской магией, и следы более поздней магии, оставленные Содружеством Семи. Все эти ощущения действовали не хуже крепкого вина и сопровождались легким покалыванием в теле. Здесь не было ни хитроумных замков, ни стражников с мечами и алебардами. Сокровища Альтейнской башни надежно стерегли охранительные заклинания. При любых потрясениях, происходивших во внешнем мире, Альтейнская башня оставалась несокрушимой и неприступной.