Кораблики, или «Помоги мне в пути»
Шрифт:
Это было тяжелое асфальтовое блюдо с бороздками записи лишь на одной стороне. А на оборотной – во всю ширину печать фирмы: "GRAMOPHONE. TPADE MARK". Лаковая, розовая с золотом наклейка блестела как новая. Знаменитая полтора века назад марка "Пишущiй амуръ". Пухлый пацаненок с крылышками сидит на черной пластинке и водит по ней гусиным пером. Надпись сообщала, что "романсъ Дубровскаго "О, дай мне забвенье, родная" исполняет "Д.А. Смирновъ, арт. Имп. Театр. с орк.".
Все было знакомо: и увесистость диска, и амур с пером, и "ять" с твердыми знаками, и даже
И Петька это понял. Он посмотрел на меня укоризненно, горько даже. Сказал шепотом:
– Ну как ты мог забыть... такое. Самая любимая мамина. Мы же эту пластинку с ней вдвоем слушали тогда вечером. Накануне...
Я спросил виновато:
– Накануне... чего?
У него потемнели глаза.
– Ну... перед тем, как утром она уехала в Боровиху...
"Каким именно утром?" – думал я. Мама часто ездила в Боровиху к своей знакомой, тете Жене. Ходили они за ягодами, за грибами. Иногда и меня с собой брали...
– Она будто чувствовала, – прошептал Петька. – Сказала тогда: "Ты, Петушок, потом будешь вспоминать меня, когда услышишь эту арию..." Я испугался, а она засмеялась: "Да шучу, шучу... Я до ста лет не умру..." А на самом деле... – Он сморщил лицо и отвернулся.
Я проговорил через силу:
– Что... "на самом деле"?
Тогда Петька яростно повернулся ко мне. Даже капли полетели у него с ресниц.
– Ты что?! Даже не помнишь, как погибла мама?! Вагон слетел под откос, потому что лопнул рельс... – И добавил уже еле слышно: – Она... одна из всех пассажиров... Остальные успели...
Мне показалось, что я в черной пустоте. И пустота эта с неслышным свистом летела мимо меня. Таким бывает первое впечатление в капсуле тренажера "Межпространственный вакуум".
Великий Хронос, неужели это возможно? Неужели Валька Сапегин ошибся, "обрубая" ветвь программы, посвященной многовариантности одного события?
Я тихо сел на стул. Тихо подумал. Тихо сказал:
– Иди ко мне, Петушок. Попробуем разобраться.
Он обмяк, уронил с плеч куртку, подошел. Я посадил его на колено. Он не сопротивлялся, только отворачивался и вытирал глаза.
– Видишь ли, в чем дело, Петь... До сих пор я знал, что мама не погибла... Она, правда, один раз сильно простудилась в Боровихе, лежала в больнице с воспалением легких, и я даже поставил в церковном подвале кораблик – с молитвой, чтобы она скорей поправилась... И мама поправилась, и мы с ней приехали потом сюда. И она жила еще долго. Умерла, когда мне было тридцать семь лет. Сразу, от остановки сердца. Во сне... И похоронена здесь, на старом Приморском кладбище.
Глаза у Петьки были теперь большущие, и он смотрел мне в лицо неотрывно. Не перебивал.
Когда я кончил, он спросил с какой-то незнакомой тревогой и со взрослой озабоченностью:
– Пит, а ты правда... был Петькой Викуловым?
– Клянусь.
– Но тогда... почему? Вот так...
– Давай... Вот что давай, Петушок.
– Каким? – шепнул он.
– Сейчас... Есть научное предположение о тесном сосуществовании множества параллельных миров. Они вроде бы очень похожи друг на друга, но некоторые события в них могут отличаться. В одном случае лопнувший рельс не выдержал тяжести вагона, в другом выдержал. Разные варианты... Была даже придумана формула для определения возможного числа вариантов...
Петьке плевать было на формулу. Он ладонью вытер щеки и все еще шепотом спросил:
– Значит, мы с тобой все-таки не совсем одно и то же?
– В чем-то одно, а в чем-то... Ох, Петька, чем дальше мы копаем загадки Вселенной, тем они непостижимее. Что мы знаем о многомерности Времени и Пространства? Помнишь старинную картинку: монах подобрался к самому краю небосвода, нашел дыру, сунул голову и обалдело смотрит на всякие небесные механизмы? Вот и мы так же. Вроде бы и добрались до дальних планет, ковыряем межзведные дали, нащупали корпускулы времени, но это ведь самые крохи знания...
Говорил я почти машинально. Лишь для того, чтобы расслабить у Петьки (и у себя) нервы. С Петькой это, кажется, получилось лучше, скорее. Он повозился у меня на колене и пробормотал:
– Значит, наша с тобой жизнь катилась как по параллельным рельсам, да?
– Выходит. До поры...
– А потом рельсы пересеклись, – вздохнул он. – Я знаю, когда... Хотел догнать маму, а вышло вон что...
– Это там, на концерте?
– Да...
– Кто же знал, что дьявол дернет Полоза сунуться туда со своим хроноскопом, – сумрачно сказал я.
Петька опять поглядел мне в лицо мокрыми глазами:
– Я думаю, дело здесь не только в Полозе...
– А в ком еще?
– Не знаю... в ком или в чем... Пит!
– Что, Петушок?
Он сунулся носом мне в плечо и спросил еле слышно:
– А мамина могила сохранилась... здесь?
На Приморском кладбище давно никого не хоронили, но и не сносили его. Здесь было много всяких исторических памятников: адмиралам, художникам, ученым, изучавшим древности этого края... Мамина могила сохранилась. Все долгие годы, когда меня не было, за ней присматривал Юджин. А после возвращения приезжал я сюда уже два раза – по утрам, когда Петька сидел в школе...
А сейчас мы с ним вдвоем шли мимо замшелых надгробий с черными якорями и корабельными цепями, мимо покосившихся мраморных колонн, гранитных и бронзовых бюстов, часовенок и камней с чугунными барельефами парусников и броненосцев.
Хотя городские власти и старались поддерживать здесь порядок, многие участки заросли дремучим шиповником, белоцветом и чертополохом. Как ни выбирай дорогу, все равно приходилось шагать сквозь всякие сорняки. Меня они хватали колючками за штанины, а Петька на ходу растирал на икрах царапины, тихонько шипел сквозь зубы, но не отставал. И не говорил ни слова.