Кордон в облаках
Шрифт:
Стерницкий быстро отстраивается от помехи. Теперь цель снова видна на экране. Ее координаты можно передать планшетисту на пункт управления. А там-то уж знают, что делать с этой целью. Через считанные секунды о ней может быть известно летчикам — перехватчикам из истребительного полка, ракетчикам, охраняющим важные объекты. Все это Стерницкому хорошо известно.
Лейтенант Сыров заключает:
— Задание выполнил. Цель провел.
Стерницкий мысленно улыбается: посмотрим, что теперь скажет Иламан Илясов, с которым он соревнуется. Это соревнование они начали вскоре после приезда в роту. При подведении итогов за неделю
Перед ужином занятия по физической подготовке. Вот уж что не нравится Стерницкому… Вообще-то он спорт любит. Дома редко футбольные матчи пропускал. Знал всех лучших футболистов мира, да и не только футболистов.
Но в роте его спортивные познания никого не интересуют. Здесь хотят, чтобы он сам был спортсменом. И прежде всего этого хочет лейтенант Новицкий. Он ежедневно заставляет солдат бегать, подтягиваться да турнике, лазать по канату, поднимать штангу.
Неинтересным кажется это Стерницкому. Зацепиться руками за перекладину и болтаться — что в этом привлекательного. Ребята смеются. Хотя многие из молодых тоже не чемпионы.
А Новицкий требует, чтобы солдаты умели подтягиваться не меньше восьми раз, прыгать на четыре метра. Бросать гранату на сорок метров, — словом, быть такими, как он сам, как командир роты Тимчук, лейтенант Владимиров, как ефрейтор Чиглинцев и сержант Родин.
«И откуда у лейтенанта Новицкого столько энергии?» — думает Анатолий. Он не помнил ни одного дня, чтобы лейтенант не занимался.
На площадку спускается облако. Солдаты видят его в нескольких десятках метров от себя. Оно мутно-белое, рыхлое и будто шевелится, дышит, медленно приближаясь к спортивному городку, если можно так назвать пятачок, где локаторщики обычно занимаются спортом.
Облако закрывает собой выкрашенную белой краской казарму у оврага, похожую на одноэтажный барак, потом ленинскую комнату, разместившуюся в отдельном домике, все ближе и ближе подбирается к середине, чтобы накрыть белой мантией вращающуюся антенну.
Стерницкий подходит к облаку и протягивает руку: «Здравствуй, дружище!» — и рука тонет в складках мокрого тумана. Солдату хочется, чтобы облако не уходило. Правда, ему надоела ежедневно меняющаяся погода. Сколько раз уже наступала весна, и сколько раз снова отступала. И кто знает, что принесло с собой это облако. Но оно может избавить Стерницкого от занятий по физкультуре, от прыжков и подтягиваний…
Облако дышит холодом и таинственностью. Оно словно что-то беззвучно говорит Стерницкому, шевеля огромными белыми губами. Может, тоже приветствует солдата…
Вот облако вплотную подошло к огромной ажурной антенне, смонтированной на приемно-передающей кабине. Все это сооружение, установленное на высоком холме из сложенного рядами камня-плитняка, кажется сейчас каким-то чудо-животным, которое, вступив в единоборство с облаком, урчит и отчаянно машет исполинскими железными ладонями, точно хочет отогнать его от себя. Но облако неумолимо и уже накрыло кабину с антенной. Вот оно подобралось вплотную к солдатам,
Лейтенант Новицкий недовольно кривит губы и прекращает занятия. Сержант Родин ведет всех в утонувшую в тумане казарму. Идут солдаты почти на ощупь. Стерницкому кажется, что облако отгадало его сокровенные мысли и теперь тихонько посмеивается над Новицким.
Сержант распускает строй. Ребята, как дети, бросаются в курилку, чтобы занять места на лавочках, с наслаждением затягиваются армейскими гвоздиками, что по четыре копейки за двадцать штук; шутят над неуклюжим солдатом, не сумевшим перескочить через коня; считают, сколько дней осталось до первого футбольного матча; строят предположения насчет того, кто в предстоящем сезоне выйдет в победители; гурманы (а таких в армии хватает) гадают, что сегодня будет на ужин.
Вот уже аппетитно запахло теплым хлебом. Это пекарь только что вынул из форм румяные буханки. Сейчас их перенесут на кухню, и на ужин подадут свежий, удивительно вкусный хлеб.
Вечером после ужина Стерницкий забирается в пустой класс, баррикадирует дверь стулом, чтобы не мешали сосредоточиться, и пишет письмо знакомой девушке Нине. Он, конечно, не рассказывает ей о своих неприятностях. Это дело его, личное. Но письмо все равно получается каким-то скучным. И он рвет его, не дописав до конца. Не хочет, чтобы она думала, будто ему здесь трудно.
На вечерней поверке у Стерницкого все обходится благополучно. Даже самому не верится. Только когда уже распустили строй, старшина говорит ему, чтобы завтра у него было все в порядке. И внешний вид, и дисциплина. Старшина просто не может пройти мимо Стерницкого, не сказав ему что-нибудь такое…
Ребята быстро засыпают после отбоя. Вот уж и сосед Стерницкого сопит носом, губами чмокает. Он всегда чмокает во сне, словно целуется. Надо будет спросить его, что ему снится по ночам…
А самому Стерницкому сегодня не спится.
Вот, осторожно ступая, проходит вдоль коек командир роты. Обычный обход, к этому все привыкли. А следом за ним, как и положено, идет дежурный. Стерницкий видит, как лейтенант Тимчук останавливается у его койки, вздыхает устало и идет дальше. Стерницкому вдруг почему-то делается стыдно. Ведь и командир, и старшина, и сержант хотят ему только хорошего, а он, как-то так получается, все время подводит их.
Но уже в следующую секунду солдат отгоняет от себя эти мысли. Он не хуже других. И нечего к нему придираться.
Командир уходит, и снова становится тихо. Только слышно, как ветер шарит на крыше по шиферу, точно потерял что-то, а теперь ищет и никак не может найти.
Потом в коридоре слышится возня, топот.
— Ох, гадина, ну подожди… — раздается приглушенный голос дневального. Стерницкому понятно, в чем там дело: дневальный ловит фаланг, которые сползаются на свет.
Не раздумывая долго, солдат вскакивает с постели и в одних трусах бежит на помощь.
Фаланги появляются в здешних местах в мае и доставляют всем много неприятностей. Иной раз полежал бы на солнышке, да как вспомнишь про фаланг или скорпионов, и раздумаешь. Стерницкий знает, что старшину кусала фаланга, когда он еще срочную службу проходил. Рука потом распухла, как бревно.