Кордова ковбоев не жалует
Шрифт:
– Да что с вами сегодня со всеми такое? – раздраженно спросил я. – Мне нужен только Джабез Грейнджер.
– А он, едва очухался, сразу умотал в Кордову, – опасливо сообщил мне бармен, примерно на дюйм высунувшись из-под стойки.
Выходит, придется отправиться следом за дядюшкой, подумал я. Тут уж ничего не поделаешь.
По дороге мне пришлось опять проехать мимо тюрьмы. На звук подков Капитана Кидда из окошка нетерпеливо выглянул Ром-Баба.
– Ты уже выиграл достаточно, чтобы меня выкупить? – с надеждой спросил он.
– Имей терпение, – ответил я. – Пока монеты маловато, но я непременно добуду еще. Как только вернусь из Кордовы.
– Откуда?! – взвизгнул Ром-Баба.
– Успокойся, – посоветовал я ему. – Бери пример с меня. Разве ты видел, чтобы я когда-нибудь вот так нервничал? А ведь мне придется отлавливать Джабеза, дядюшку Юдит Грейнджер, да еще извиняться перед этим старым жуликом за то, что я вполне справедливо огрел его по кумполу канделябром. Постараюсь вернуться завтра. Ну, на крайний случай – послезавтра.
Хотя ответ Ром-Бабы оказался довольно-таки оскорбительным, если учесть, сколько хлопот мне уже причинило его вызволение из тюряги, я решил не таить на него в душе грубость. Тронув коня, я продефилировал мимо домика Грейнджеров, с веранды которого на меня с самым суровым видом взирала Юдит.
Тетушки Генриетты на веранде не было: она все еще мыла посуду на кухне, распевая какую-то задорную песенку. От звуков ее голоса на крыше домика весело потрескивала черепица. Я сообщил Юдит, куда направляюсь, а заодно попросил ее проведать Ром-Бабу, снести парню в тюрягу какой-нибудь человеческой жратвы, а то тюремные бобы и впрямь могут вконец сокрушить бедняге его нежный желудок. Юдит согласилась, после чего я со спокойной душой намылился в Кордову.
Путь до Кордовы лежал на восток. Он был неблизким, так что я рассчитывал перехватить дядюшку Джабеза где-нибудь по дороге, но у него оказалась приличная фора, да и лошадка, думаю, у подлеца была что надо. К тому же Капитану Кидду словно какая вожжа под хвост попала; он каждую пару миль останавливался и начинал брыкаться, пока мне вконец не обрыдло его ослиное упрямство. Тогда я врезал ему рукояткой пистолета промеж ушей, после чего он немного успокоился. Но времени мы потеряли столько, что перехватить дядюшку Джабеза теперь нечего было даже надеяться. Уже совсем рассвело, а до Кордовы оставалось еще хрен знает сколько.
Когда взошло солнце, мне навстречу попался один старикан со своей женой, в жутко задрипанном фургоне, запряженном парой совсем отощавших мулов. Одно из колес фургона засело в какой-то промоине, а мулы настолько никуда не годились, что никак не могли стронуться с места. Я спешился, подошел к фургону, чтобы помочь. Тут старик мне и говорит:
– Погодите минутку, молодой человек, сейчас мы с моей старухой слезем да малость разгрузим повозку. Все же будет полегче.
– Это еще зачем? – не понял я. – Лучше держитесь покрепче!
С этими словами я выдернул колесо из промоины. Правда, если б оно засело чуть сильнее, мне бы пришлось вынуть из кармана вторую руку.
– Боже мой! – сказал старик. – Я-то думал, что на такие штуки способен только Брекенридж Элкинс.
– А я – он самый и есть, – пришлось признаться мне. Старики начали рассыпаться в благодарностях. Чтобы они заткнулись, я поинтересовался, не в Ягуарий ли Ключ они собрались.
– Туда, туда, – кивнув головой, как-то безнадежно сказала старуха. – Хотя какая разница? Для старых людей, ограбленных до нитки, одно место ничуть не лучше другого.
– Неужто вас посмели ограбить? – Я был потрясен.
– Эх-ма! – тряхнул головой старик. – Нету у меня привычки докучать незнакомцам своими бедами, но уж скажу. Еще как посмели! Меня зовут Хопкинс. У нас было малюсенькое ранчо вниз по Пекосу, да засуха заставила его бросить. Тогда мы, собрав все, что удалось сберечь, перебрались в Ягуарий Ключ. В один недобрый час я решил подзаработать на бизоньих шкурах. Вложил на Льяно Эстакадо все свои наличные в товар; хотел доставить его в Санта-Фе, чтобы продать там с выгодой – случайно узнал, что именно сейчас цены там гораздо выше, чем в Финт-сити. А прошлой ночью весь этот чертов груз растворился в воздухе, будто его никогда и в помине не было.
На ночь мы остановились в Кордове. Моя старуха – в гостинице, а я пристроился на окраине, прямо в фургоне. Какая-то гнида подкралась к фургону и оглушила меня ударом по голове. Пришел в себя только к утру. Шкуры, фургон, упряжка – все исчезло бесследно. Я пошел жаловаться к городскому шерифу, так он только в лицо смеется. Как, говорит, прикажешь искать бизоньи шкуры в городе, набитом этим добром под завязку? Чтоб ему повылазило! Да ведь мои-то шкуры упакованы в аккуратные тюки, и на каждой я не поленился проставить свое старое клеймо: красный кружок с буквой «А» в середке. – Вздохнув, старик продолжил: – Джо Эмерсон, которому принадлежит салун, а в придачу половина города, одолжил мне под залог нашей лачуги в Ягуарьем Ключе денег, которых едва хватило на вот эту дрянную упряжку вместе с никуда не годным фургоном. Если мы доберемся до Ягуарьего Ключа, то может мне удастся там подрядиться что-нибудь перевозить. Тогда мы со старухой еще как-то перебьемся…
– Ладно, – сказал я. История Хопкинса меня взволновала. – Мне все равно надо в Кордову. По делам. Попробую заодно поискать там ваши бизоньи шкуры.
– Спасибо на добром слове, Брекенридж, – покачал головой старик. – Только мне кажется, те шкуры уже на полдороге в Финт-сити. Но ты езжай, парень. И пусть тебе повезет в Кордове больше, чем нам!
Они потащились дальше на запад, а я поскакал на восток и подъехал к Кордове примерно через час после восхода. На окраине города я увидел щит размером с хорошую дверь, на котором здоровенными буквами было выведено:
КОРДОВА
СКОТАРЯМ – ОТ ВОРОТ ПОВОРОТ!
– Что все это значит? – возмущенно спросил я у какого-то парня, остановившись за этим наглым объявлением, чтобы прикурить сигарету.
– Что написано, то и значит, – ответил тот. – В Кордове не продохнуть от браконьеров, охотников за бизонами, а они терпеть не могут ковбоев. Будь я таким же громилой, как ты, посоветовал бы тебе смолить табачок где-нибудь в другом месте. Этот щит вкопал сам Бык Крохан. Если б ты только видел, во что он превратил физиономию последнего ковбоя, позволившего себе не заметить этот плакат!