Корень рода
Шрифт:
— Но есть же камнеуборочная техника! Землю можно было очистить от камней, вырубить и выкорчевать кусты, и поля стали бы не кафтанными заплатками, а не меньше здешних.
— Зачем ворочать камни и распахивать заброшенные поля, на которых вырос лес? Разве не проще переехать на более удобные земли? И правильно сделали колхозы, что стали объединяться и переселяться туда, где им легче поправить житье.
— Но ты забываешь о главном. Сарь-ярь — родина. Твоя родина, моя…
— Была родина, пока кормила…
— Значит, тебе наплевать на все? Выходит, ты готов жить, где угодно, лишь бы полегче, посытнее? А для меня родина — Сарь-ярь, пусть безлюдная, брошенная всеми, но родина!..
— Патриёт!.. — засмеялся Егор. — Только чего ж ты не остался на этой своей родине? Здесь тебе худо, на юге — худо, на севере — холодно… Небось, не где-нибудь, а в Питере устроился! У тебя губа не дура…
Это был жестокий укор. Тогда Михаил ответил:
— Да найдись мне хоть какая-нибудь работенка в Сарь-ярь, я хоть завтра туда уеду! А ты, я вижу, никогда не поймешь и не почувствуешь, что такое тоска по родине…
— А что мне понимать? Теперь моя родина здесь. Здесь пацаны родились. Случись что — и тосковать по Каскь-оя буду. А Сарь-ярь — я его давно из сердца вырвал. Какая может быть тоска, если внутри все перегорело?..
Нет, не случайно вспомнился сейчас Михаилу этот давнишний разговор со сверстником! И ночь бессонная — тоже не случайно. Сама жизнь поставила Михаила на перепутье. Хватит слов! Словами о любви и верности родину не обогреешь. Нужно дело. Настала пора решить, где же искать на земле свое счастье. Искать?.. Нет! Хватит поисков и скитаний! Счастье надо строить, строить самому, своими руками. Но где? Здесь, в опустевшем краю, или…
Михаил смотрит на безжизненные дома деревни, но видит перед глазами улыбающееся румяное лицо Егора Трофимова. Он начинает понимать, что участь семьи Кузьмы Трофимова как две капли воды схожа с участью всех здешних семей. Судьба каждой сарьярскои фамилии есть повторение того, что сталось с многодетной семьей Кузьмы.
Нет, нельзя обвинять Кузьмиху в том, что она покинула родину. Нельзя обвинять в этом и других вдов: так распорядилась жизнь. И наверно правильно поступают бывшие жители Сарь-ярь, что не бередят души своих взрослых детей оставленной родиной. Их детям обретенная родина с каждым годом будет все дороже, а оставленная — она в конце концов окажется забытой.
Он же, Михаил, не обрел вторую родину, подобно своим сестрам, подобно Егору Трофимову и всем, кто пустил корни в Каскь-оя и в далеких городах. Потому его родина здесь, только здесь. И счастье, свое, человеческое, надо строить на этой земле…
По гладкой длинной жерди Степан осторожно сполз с высокого стога на землю, утер потное лицо подолом рубахи, устало сел на кочку, сказал:
— Отдохнем, Мишка! На сегодня хватит, что-то я совсем заморился.
Михаил опустился рядом и лег на скошенный луг.
— Голой-то спиной!.. Али не колко?
— Не!.. Приятно, щекотно так…
— Кожа-то навек дубленная, дак чего ей сделается! — сказала Наталья.
Она хозяйственно ходила вокруг только что поставленного стога и сгребала последние крохи сена. Она всегда делала так — соберет в пясточку чуть не каждый листок и потом сунет куда-нибудь за подпору, чтобы ветром не выдуло: зимой и эта пясточка пригодится.
— Знаешь, дедо? — заговорил Михаил, — когда я здесь, мне начинает казаться, что проживу я долго-долго — сто годов, не меньше.
— Может, и проживешь. Ваш род весь живучий. Дед-то по отцу только двух годов до ста не дожил.
— Знаю.
— А по материному роду — на девяносто третьем помер. Вот и ты долго жить будешь.
Помолчали, вдыхая запах скошенной пожни и свежего сена.
Степан, считая, что наступил самый подходящий момент поговорить о главном, решился, наконец, задать вопрос, который давно не давал покоя.
— Ну, так чего, надумал в лесники-то идти, или как? — спросил он.
— Давно надумал.
— Али правда? — Степан настороженно глянул на Михаила. — Поди смеешься над стариком?
— Зачем же смеяться? — Михаил положил руки под голову и стал смотреть в высокое небо, где широкими кругами, то сближаясь, то отдаляясь друг от друга, вольно и плавно парили два канюка. — Не могу я без Сарь-ярь жить. Душа без него, как котел без ухи — ржавеет.
— Эдак, эдак! — удовлетворенно произнес дед. — Тогда, ежели надумал, надо бы нам наведаться к Митричу. Он давно лесником! Справно живет. С ним и посоветуемся, что да как лучше сделать. Хороший мужик! У него вся семья хорошая, потому как из работящего крестьянского роду. Привольно живет, широко. Все луговины бывшего тамошнего колхоза обкашивает. Для лесопункту. Скотины — полный двор… И ты, Мишка, так жить будешь. Дело лесниковое враз все поймешь и всему научишься.. От начальства почет, и сам, считай, вольный. По родимой земле ходить будешь, своими руками ее, матушку-кормилицу, обхаживать станешь…
Михаил слушал, закрыв глаза, а потом, незаметно для себя, ушел в мыслях далеко-далеко…
Он видел себя лесником, пожилым и степенным человеком, главой большого семейства. Детей у него семь или восемь, не меньше. Одних сыновей четверо. Старшие в работе помогают, с ружьишками по лесу похаживают, глухаря бьют, белку, куницу; дочки — возле матери, по дому норовят ей помочь, в огороде копаются…
«А потом что?» — задал он вопрос себе и ответил: сыновья уйдут в армию и все возвратятся домой.
«А потом?»
Потом найдут хороших невест, женятся. Дома им срубим — каждому отдельный дом, из лучшего лесу.
«А потом? Что они здесь делать-то будут?»
Один лесником заступит, другой охотничьим промыслом займется… Третий… А какая же третьему-то работа?.. Нет, охотничать станут трое. Лесов много, зверя — полно, всем хватит. И промысловики, говорят, теперь в законе: им и трудовые книжки положены, и пенсии…
«А невестки?»
Невестки?.. Ихнее дело — хозяйство вести, ребятишек обихаживать.