Корень зла (др. изд.)
Шрифт:
И он протянул руку Басманову, который поцеловал ее и, страшно взволнованный, вышел в переднюю. Он не знал, что думать о царе Борисе, не знал, радоваться ли своим счастью и удаче или страшиться своей завидной доли.
XIV
У колдуньи
Поздно вечером в тот же день Семен Годунов явился по приказу Бориса в его опочивальню и доложил, что все готово.
— Когда ж ты был у этой ведьмы? — тревожно спросил Борис.
— Все эти дни ходил к ней… Так и слышать не хотела!.. Говорю ей: «Примешь
— Ишь, ведьма проклятая!.. Тоже смеет с боярином считаться… Мало жгут их!..
— Ведьму тоже надо жечь умеючи! — глубокомысленно заметил Семен Годунов. — Так если ты желаешь, там в тайнике, под мыльной, все готово у меня.
— Пойдем, — сказал Борис, быстро поднимаясь с постели.
Вместе с Семеном он подошел к углу направо от образов, приподнял ковер, отпер ключом маленькую потайную дверь и спустился в мыльню. Там на столе горел фонарь и на лавке лежали темное ходильное платье, охабень, теплые сапоги и шапка. Семен помог царю Борису переодеться, сам накинул шубу, взял фонарь и другим потайным ходом вывел Бориса в длинный подземный проход, прорытый между рядом подземелий и тайных дворцовых подвалов.
Медленно и осторожно двигались они, спускаясь тайником к Тайницкой башне. Глухое эхо вторило шагам среди мрака, который охватывал их сплошной стеной со всех сторон и по которому, едва мерцая, скользила узкая и бледная полоска света из фонаря, освещавшего их путь. Тайник закончился решеткой, из-за которой потянуло холодом морозной февральской ночи. Семен отпер решетку, спрятал фонарь под полу шубы и вывел Бориса на переходы через кремлевский ров. Здесь ждали их простые сани в одну лошадь и десяток вооруженных слуг Семена Годунова. Они давно привыкли к ночным причудам своего боярина и даже не обратили внимания на его закутанного и молчаливого спутника.
— К Алене юродливой! — крикнул Семен холопу, который сидел верхом на упряжном коне и правил им.
Сани быстро помчались по берегу Москвы-реки. Конные слуги поскакали около саней.
Проехав Москворецкие ворота и миновав живой мост через Москву-реку, сани завернули за мостом налево в тесный переулочек и остановились около ветхой покривившейся часовни, в которой чуть теплились лампады. В темном и сыром подвале под этой часовней жила не то пророчица, не то колдунья, всей Москве известная под именем Аленки юродливой. К ней все москвичи ходили на поклон, как милостыни выпрашивая, чтоб Аленушка погадала, и доверялись безусловно всяким ее прорицаниям, придавали значение каждому ее слову.
Семен постучался у низенькой двери.
— Что ж, входи, что ли? — крикнул ему из-за двери чей-то грубый голос.
И Семен за руку ввел царя Бориса в низкое и смрадное подземелье, в котором пол был покрыт грязной рогожей.
Налево от входной двери около низенькой печурки грелась какая-то маленькая и кривая старушонка, закутанная в темное рубище, которое не везде прикрывало ее старое и сморщенное
Семен Годунов и царь Борис, зная обычай старой колдуньи, присели на лавку около печи, не говоря ни слова. Сердце Бориса сильно билось, ему тяжело было дышать в смрадном и сыром подвале.
— Семенушка! А Семенушка! — вдруг обратилась колдунья к «правому уху государеву». — Много ли ты крови нонче пролил?
И она впилась в Семена своими большими, черными, как уголь, горящими глазами.
— Аленушка, не я к тебе гадать пришел, — почтительно отвечал Семен Годунов. — Я вон другого боярина привел…
— Ну, привел, так и сиди, боярин, жди очереди! Я тебе гадать хочу… Я тебе твою судьбу скажу: ты теперь кровь пьешь, людей пытаешь, невинных загубляешь, а конца не чаешь…
— Аленушка, — тревожно заговорил Семен, видимо не желая слышать ее приговора, — ты уж не мне, а вон ему гадай!
— Знать, боишься? Чаешь, далеко твоя смерть? А она вон у тебя за плечами стоит… За плечами… Глянь!
Семен затрясся всем телом и вскочил с лавки, не смея оглянуться…
Колдунья залилась громким хохотом.
— Пуглив же ты, Семенушка! — проговорила она среди смеха. — Любишь жить, так должен и о конце думать!.. Ну да я тебе другой раз погадаю. Ты у меня давно намечен… А нонче не твой черед!
И вдруг она обратила свой острый сильный взгляд на царя Бориса.
— Борисом звать? — небрежно спросила она.
— Борисом! — глухо и нетвердо произнес царь.
Старушонка поднялась на ноги, вытащила из-за печки круглое полено, обернула его грязной тряпицей и положила на лавку, потом достала щипцами из печурки головешку и стала ею окуривать полено, что-то невнятно бормоча себе под нос.
Борис смотрел в недоумении и не решался понять… Он собирался даже спросить колдунью о значении ее гадания, но она сама проговорила быстрой скороговоркой, окуривая полено:
— Вот что будет боярину Борису! Вот что ему будет!
А потом обратилась к Семену и добавила:
— Семенушка! Вели боярину к моей печурке прислушаться… Авось моя печурка ему без обмана скажет!
Борис встал с лавки, шагнул к печурке и приложил к ней ухо. Сначала он услышал только неопределенный шум, потом — свист и завывание ветра, и вдруг среди этих завываний он ясно различил погребальное пение…
«Со святыми упокой» — явственно долетало издали до его слуха…
Царь Борис отшатнулся от печки, схватил Семена Годунова за руку и рванул его с места: — Уйдем, уйдем скорее отсюда! Куда завел ты меня… Зачем я сюда приехал?
И они оба быстро вышли из подвала на свежий воздух, сели в сани и помчались во всю прыть к Кремлю, но долго еще звучали в ушах царя Бориса погребальная песня и тот громкий хохот, которым проводила своих гостей старая колдунья.
XV
Метла небесная