Корень зла

Полевой Петр / Пётр Николаевич

— Хоромы оцепляй! Хоромы боярские, чтобы никто из них не увернулся! От саду заезжай! — кричал Семен Годунов, как угорелый бегая по двору перед хоромами. — А вы за мною, на крылец! В самой опочивальне возьмем изменника и злодея государева!

Но Семен Годунов с боярами и стрельцами не успел еще и ногу занести на ступени, как дверь из хором распахнулась настежь и боярин Федор Никитич Романов явился на пороге.

— Что ты здесь шумишь, Семен Григорьевич? — сказал он, гордо поднимая голову и величаво обращаясь к «правому уху государеву».

— А вот сейчас узнаешь! — отвечал ему Годунов с нескрываемым злорадством. Он поспешно сунул руку за пазуху, выхватил оттуда свернутый столбец с печатью

и, высоко поднимая его над головою, закричал во весь голос:

— По указу государеву повелено мне взять тебя, злодея и изменника, боярина Федора Романова, и всех братьев твоих и весь род твой, и в цепи заковать, и отвести в тюрьму! Все животы твои и все именье отписать на великого государя! Брат твой, боярин Александр, сознался, что умышлял кореньями на царское здоровье!

Федор Никитич набожно перекрестился и громко, твердо произнес:

— Видит Бог, что ни он, ни я не виновен…

Семен Годунов не дал ему договорить.

— Что вы стоите, идолы! — крикнул он приставам. — Берите его, куйте в цепи!

III

СКАЗКА И БЫЛЬ

Весть об опале бояр Романовых уж облетела пол Москвы и привела одних в недоумение, в других возбудила негодование, но в тереме царевны Ксении никто не говорил, никто не смел сказать ни слова об этом важном событии. Там по-прежнему вяло и спокойно текла все та же сытая, скучная и однообразная жизнь, не нарушаемая никакими бурями, лишь изредка оживляемая сплетнями и слухами о том, что происходило вне стен дворца. Царевна Ксения по-прежнему молилась и тосковала, по-прежнему томилась неопределенностью и безвыходностью своего положения, по-прежнему искала развлечений и тяготилась своею тесной неволей.

— Кабы не Марфа Кузьминишна, — не раз говаривала кравчей, боярыне мама царевны, — мы бы все с ног сбились!.. Ничем-то не угодишь на нашу причудницу, уж такой-то у ней норов стал непокладливый, что временем хоть плачь! Да вот Марфа-то (дай ей Бог здоровья) такого выискала царевне бахаря, что просто всем на диво! Говорит, словно ручей журчит, без перестани. Так вот его-то царевна все и заслушивает… Вот и сегодня обещал прийти в обед!..

— Ах, хоть бы мне его когда послушать-то удалось! — воскликнула боярыня-кравчая.

— И чего-то, чего-то он ей ни плетет, мать ты моя праведная! — продолжала царевнина мама. — И палаты-то среди лесу стоят хрустальные, заколдованные, и красные-то девицы в них замурованные, у Змея Горыныча в злом полону, а добрый молодец, сильно могучий русский богатырь, приходит да палицей-то семипудовою как вдарит!..

— Ах, матушка! Что ты говоришь!

— Да вот, никак, он и сам к нам в терем жалует…

И точно, вслед за сенной боярышней Варварой в терем вступил старик в долгополом темном кафтане из домодельной сермяги. Его умное и правильное лицо было покрыто глубокими морщинами, длинная борода и густые кудри серебрились сединою, но он смотрел бодро и держался прямо, а его улыбка и выражение больших голубых глаз были очень привлекательны.

— Вот он, краснобай-то наш! Добро пожаловать! — приветствовала бахаря мама царевны, ласково отвечая на низкий поклон старика. — Наша голубка уж и так-то ждет тебя не дождется! Три раза сегодня о тебе спрашивала…

— Рад служить царевне всем моим запасом, пока ей не наскучил!.. А впрочем, у меня сказок запасено не на один год и не на два!..

— Знаю, знаю, что тебя не переслушаешь! Боярышня, ступай-ка, скажи царевне, что бахарь-то наш пришел да Змея Горыныча с собою в поводу привел…

Боярышня ушла и через минуту вернулась в терем с царевной Ксенией, которая заняла свое обычное место за пяльцами. Бахарь сел прямо на ковер, на полу, против царевны, все женщины обступили кресло царевны и так

и впились глазами в лицо бахаря, когда он обратился к царевне с вопросом:

— Какую же мне сказку сказывать прикажешь? Веселую аль невеселую?

— Какая получше да позанятнее, ту и сказывай! — отвечала Ксения.

— Позанятнее? — произнес в раздумье бахарь. — Ну, коли позанятнее, так разве рассказать тебе бывальщину? Иная быль помудренее всякой сказки бывает!

И он провел рукою по бороде, потер лоб, как бы припоминая что-то, и начал так:

— Не в котором царстве, не в котором государстве в Тальянской земле жил да был сильный да славный государь, Ротригом звали. Смолоду был он такой сорвиголова, что не приведи Господи, а как состарился, женился и остепенился. Взял за себя в жены царицу Семерицу и прижил с нею сына, по прозванию Костянтина. А сам пожил царь с царицей долго ли, коротко ли, и царица Семерица царю Ротригу не показалася, и приказал он ту царицу в дальнем монастыре постричь, а сам на другой, молодой царице задумал ожениться…

— Ах он греховодник! — воскликнула мама царевны, всплеснув руками.

— Знамое дело — царь в полной силе состоит и все может… Никто ему не указ! — продолжал с улыбкою бахарь. — Не нам его и судить… Царей Бог судит! Он на вразумленье им и знаменья посылает небесные. И точно: царь к свадьбе готовится, меды варить велит, кафтаны да чуги нарядные шить, а на небе вдруг звезда диковинная объявилась… Как есть метла огненная!

— А-ах, батюшки! — послышались восклицания из-за кресла царевны.

— И велел царь Ротриг всех мудрецов со своего царства с Тальянской земли, сколько их ни на есть, собрать, всех их вопрошает: «Скажите мне, мудрые мудрецы, ученые знавцы, что та звезда на небе значит?» Стали мудрецы, брады уставили, посохи в землю потыкали, смотрят на ту звезду огненную, не смеют царю ничего сказать. И дал им царь сроку на три дня и говорит: «Не сдумаете вы, не сгадаете в те три дня — не видать вам больше света белого, не сносить бородатой головы на широких плечах». И прослышал о том некий старец боголюбивый, что в пустыне Ливийской от юности жил. Был тот старец такой постник великий, что одной краюхой хлеба да ковшом воды по неделе питался и под землей в малой пещере жил, все Бога за людей молил. Пришел он к царю и говорит ему: «Не дело ты, царь, затеял — от живой жены на другой жене жениться! Ты эту дурь из головы выкинь — неугодна твоя женитьба Богу!» Возгорелся на старца царь лютым гневом. «Как ты, — говорит, — смеешь мне экие речи молвить? Да я, — говорит, — велю тебя диким зверям на растерзание отдать!» А старец ему ответствует: «Не пугай ты меня муками, сам адских мук бойся! Пришел я тебя остеречь от гибели. Ты мудрецов со всей земли Тальянской собрал, чтоб они тебе сказывали, что новая звезда сама по себе значит, и они тебе ничего сказать не посмели, а я тебе скажу! То тебе Божье знаменье — метла небесная. И если ты меня не послушаешь, от живой жены на другой женишься, так и знай: сметет тебя та метла небесная и отплатится твой грех на детях и внуках твоих, на всем царстве твоем!» Задумался царь, стал умом так и этак раскидывать, да нашлись злые думцы, лихие советчики, говорят ему: «Тебе ли, царю могучему, знаменитому, полоумного старца слушаться? Вели ты его самого помелом из дворца выгнать и твори себе свою волюшку». По сердцу пришлись царю Ротригу советы злые, и говорит он старцу: «Проваливай отсюда, посконная борода, пока жив да цел еще, а твоим речам безумным я не верил и не верю!» Поклонился старец царю в пояс, говоря: «Спасибо на ласковом слове». И ушел опять в свою пещеру. Как он ушел — и метлы огненной на небеси как не бывало. И возрадовался царь со своими боярами, пир свадебный богато-пребогато обрядил и ввел в дом царицу новую, молодую, Нину Прекрасную…