Коридоры власти
Шрифт:
– Представляете, какой ужас знать это заранее? – В его лице и голосе прорвалась жгучая, нескрываемая боль. – Знать такое о женщине, которую любил страстно, всем существом. Которую все еще любишь страстно, всем существом.
Я молча слушал, проходили минуты, а Дуглас судорожно, отрывисто восклицал:
– Придется скоро сказать ей…
– Она отлично настроена. При этих заболеваниях, кажется, всегда так. Она ни о чем не догадывается.
– Придется ей сказать.
– Она всю жизнь была такая добрая. Ко всем добрая. Ну, за что это ей?
– Если бы я верил в бога, я бы сейчас восстал против него.
– Она такая чудесная…
– И умрет такой смертью…
Наконец он умолк, и я спросил, не могу ли чем-нибудь помочь.
– Никто ничем не поможет, – сказал он. И продолжал ровным голосом: – Простите, Льюис. Простите. Ей нужны друзья. У нее будет вдоволь досуга, чтобы видеться с друзьями. Она захочет видеть вас и Маргарет, конечно, захочет.
Помолчали. Потом он сказал:
– Ну, вот и все. – Он явно собирался с силами. Напряженным голосом он прибавил: – Теперь я хотел бы поговорить о делах. – И протянул мне копию законопроекта, лежавшую на бюваре. – Хочу знать ваше впечатление. Как его принимают?
– А как по-вашему?
– Я был занят другим. Так какое же ваше впечатление?
– Разве кто-нибудь ждал дружных всеобщих восторгов? – спросил я.
– Вы хотите сказать, что ничего такого не последовало?
– Есть и недовольные.
– Насколько я мог заметить, это еще очень мягко сказано, – отозвался Дуглас.
Страшное напряжение не отпускало его, но тут в нем проснулся искушенный политик. Его беспокоил не сам законопроект. Его беспокоило то истолкование, которое, как мы оба понимали, собирается дать ему Роджер и в соответствии с которым Роджер намерен действовать. Дугласу никогда не нравилась политика Роджера, для этого он по самой природе своей был слишком консервативен. До сих пор Роджеру в качестве министра удавалось гнуть свою линию только потому, что он действовал властно и решительно, а может быть, потому, что и Дуглас все-таки поддался обаянию его таланта. Но сейчас политика Роджера была Дугласу не по вкусу, и он не желал рисковать, поддерживая ее. Так же как раньше, он не желал, чтобы его имя было причастно к скандалу, вызванному тем памятным запросом в парламенте, так и сейчас не желал оказаться причастным к провалу.
С той минуты, как он отстранил свою боль, свои мучительные мысли о жене, на первый план вырвалась эта другая забота.
– Возможно, вы правы, – сказал я. Дуглас был слишком проницателен, чтобы стоило его дурачить.
– Незачем обманывать себя, – сказал он. – Да вы и не станете. Вполне вероятно, что нынешняя политика нашего министра провалится.
– Насколько вероятно?
Мы в упор посмотрели друг на друга.
Было не так-то легко заставить его высказаться определеннее. Я настаивал. Может быть, шансы равные? Так я втайне предполагал до этого разговора.
– Надеюсь, у него хватит благоразумия отступить, пока еще не поздно. И взяться за что-нибудь другое. Нам необходимо иметь в запасе какую-то другую программу, вот что важно.
– То есть?
– Если это станет известно, это нам сильно повредит, – сказал я.
– Ничего не станет известно, – возразил Дуглас, – и надо взяться за это немедленно. У нас мало времени. Нужно взвесить разные возможности и сделать правильный выбор.
– В данном случае я никогда особенно не сомневался, что правильно, а что нет, – сказал я.
– Ваше счастье. – Он сказал это легко, непринужденно, – на мгновенье я узнал прежнего Дугласа. Потом опять весь собрался, заговорил четко, сосредоточенно. О «правильном выборе» он сказал очень спокойно, это означало: надо избрать такой курс, который, при нынешних настроениях, будет и разумен, и практически осуществим. Он предложил сегодня же набросать вчерне новый план действий, «просто чтобы прикинуть, как это будет выглядеть». Тогда, если дело примет плохой оборот, у министерства будет что-то в запасе.
Все слова и намерения Дугласа были прямы и открыты. Он был человек столь же строгих правил, как и Роуз. Он сегодня же точно и подробно изложит Роджеру, какие шаги он намерен предпринять.
Впрочем, в одном отношении он не походил на Роуза. Он не опускался до лицемерных любезностей и пустых церемоний. Ему в голову не приходило прикидываться (как всегда прикидывался, а подчас ухитрялся и сам себя в этом убедить Роуз), будто он не в силах повлиять на ход событий. Ему в голову не приходило уверять, будто его дело – всего лишь проводить политику «хозяев». Напротив, Дуглас нередко находил и нужным и приятным показать, что от него зависит немало.
Возвращаясь к себе в кабинет, я спрашивал себя, как-то пройдет сегодня его разговор с Роджером.
33. Человек по имени Монтис
Под вечер в тот же день я получил несколько строк от Гектора Роуза, не деловую записку, а личную, написанную от руки четким красивым почерком с обращением «Мой дорогой Льюис» и подписью «Всегда Ваш». Содержание было не столь приятное. Роуз, человек мужественный и работавший в том же коридоре, через несколько комнат от меня, не решился сказать мне это прямо в глаза.
«Не будете ли Вы так любезны зайти ко мне завтра в 10 часов утра? Я знаю, что это слишком ранний час и что я слишком поздно Вас предупреждаю, но наши друзья из… (следовало название отдела службы безопасности), по своему обыкновению, несколько нетерпеливы. Они хотят с Вами побеседовать, что, как я полагаю, является заключительным шагом их обычной процедуры. Они просили на вторую половину дня пригласить для подобной же встречи сэра Ф.Гетлифа. Как я понимаю, Вы предпочли бы не приглашать Ф.Г. сами, и мы действуем согласно этому предположению. Не могу выразить, как мне неприятно, что Вас не предупредили заблаговременно, и я уже высказал, кому следовало, свое неудовольствие по этому поводу».
В этот вечер, когда я изливал душу Маргарет, которая пришла в бешенство и этим несколько меня утешила, меня даже не забавляло волнение Роуза из-за неудобств назначенного часа. Я чувствовал, что это еще один укол, еще один удар по самолюбию со стороны расследователей. Когда я на другое утро ровно без пяти десять вошел в кабинет Роуза, он был еще чем-то озабочен и так же мало заботился о церемониях, как и я.
– Видали вы такое? – сказал он без обычных своих многословных приветствий.
«Такое» была передовая статья в одной из наиболее читаемых газет. Это была атака на наш законопроект под заголовком «Они хотят погубить нашу независимость».