Корм
Шрифт:
– Я живу в Эрец Исраель, - Иосиф нашёл в себе силы возразить словоохотливому собеседнику.
– Там жарко. Со мной не было обморока.
– Я этого и не говорил, - охотно согласился хозяин.
– У вас, кстати, больные сосуды. Попробуйте вот это, - хозяин кабинета одним движением извлёк откуда-то из недр заваленного диковинами письменного стола крохотную скляночку с красной каплей на дне.
– Сейчас всё пройдёт. Позвольте, - он открыл пробку и протянул флакончик гостю.
Профессор вдохнул, и почувствовал себя несколько лучше.
– Это... это был наркотик?
– наконец, сформулировал Иосиф.
– Не совсем. Мы называем это Mahtmittel, "принуждающее средство". Достаточно вдохнуть один раз. Человек делает то, что ему велят. В частности, говорит правду... К сожалению, очень дорогое снадобье. Оно делается из корня истинной мандрагоры...
– он испытующе глянул в лицо профессора.
– Так о чём мы беседовали?
– Не помню, - пробормотал Иосиф. Мысли путались, мешая друг другу.
– Ну, давайте тогда я... Вы - Иосиф Цойфман, историк. "Историк современности", как вы себя отрекомендовали.
– Не помню, чтобы я представлялся...
– поморщился профессор.
– Неудивительно, средство довольно сильное... Пройдёт, пройдёт. Вы пейте, пейте. Не бойтесь, это просто вино и газировка. Простите, что я был вынужден подвергнуть вас этому... этому маленькому дознанию. В конце концов, - усмехнулся он, - у меня есть все основания опасаться некоторых израильских организаций. Я вхожу в список Симона Визенталя. Который, - он опять усмехнулся, - существенно укоротил жизнь многим моим друзьям. Франц говорил мне...
– Кто?
– в голове у Иосифа несколько посветлело.
– Франц Стангль, комендант Треблинки. Его, кажется, взяли в Бразилии. Так вот, он говорил мне...
Иосиф слегка застонал и покрутил головой.
– Да, простите, я отвлёкся. Итак. Вы - историк современности. Всю жизнь занимались второй мировой войной и связанными с ней вопросами. С особенным вниманием к теме Холокоста. Насколько я понял, это связано ещё с личными переживаниями. У вас в роду есть погибшие... разумеется, я соболезную...
– Вся семья матери, - механически сказал Иосиф. Он постепенно возвращался в норму, но головокружение всё не проходило.
– Да, да, это ужасная трагедия, - вежливо добавил господин Визель. Итак, вы всю жизнь занимались этой темой. Первоначально вы исходили из традиционной версии. Ваша первая книга была посвящена судьбе венгерского еврейства. Кажется, она принесла вам некоторый успех? Нет-нет, не отвечайте, на все интересующие меня вопросы вы уже ответили...
– Не очень большой успех. Я писал эту книгу в память о родителях моей матери. Она - венгерская еврейка, - пояснил профессор.
– В коммунистической Венгрии моя книга была запрещена.
– Ну, это уже половина успеха. Засим последовала книга о предвоенном Алжире...
– Очень неудачная, - профессор окончательно пришёл в себя: окружающий мир перестал крутиться и подпрыгивать перед глазами.
Иосиф Цойфман обвёл взглядом комнату, в которой он так неожиданно оказался. Она была невелика, но хорошо обставлена. Два кресла, декоративный камин. Огромный письменный стол, заваленный бумагами и безделушками, за нам - тёмные буковые полки книжного шкафа. В углу на декоративном столике стоял террариум. Между камешками и веточками блестел лоснящийся бок крупной змеи. Стены украшали ковры. Под самым потолком был укреплён длинный витой рог неведомого животного.
– Рог единорога, - любезно пояснил господин Визель, проследивший направление взгляда гостя. У меня в коллекции есть кубок, вырезанный из основания такого рога. Согласно гримуарам, такой кубок нейтрализует любой яд, всыпанный или влитый в питьё... Суеверие, разумеется. Но всё же приятно. Коллекционная вещь.
Иосиф улыбнулся.
– Единорогов не существует, - сказал он.
– Моей книги про Алжир тоже не существует, с точки зрения традиционной академической науки. Как, впрочем, и с точки зрения окологуманитарной публики. Знаете, что мне сказал мой издатель?
– Вы это тоже рассказали, - улыбнулся хозяин.
– "Делайте больше мышей".
– Простите?
– не понял Цойфман.
– Это легенда. Когда Уолт Дисней нарисовал мультфильм про трёх поросят и выпустил его в прокат, его продюсер отбил ему телеграмму: "Поросята не пошли делайте больше мышей". Ваш издатель посоветовал вам сосредоточиться на теме уничтожения евреев. Как более продаваемой, так он выразился?
– Именно так, - Иосиф прищурился, пытаясь разглядеть причудливый предмет на столе хозяина - то ли вычурный подсвечник, то ли статуэтку.
– В те времена выражения типа "рынок научного знания" были ещё не в ходу. Я даже попытался оскорбиться. Между прочим, этот человек был евреем. Он не понял меня. Я его тоже.
– Потом занятия литературой. Иврит. Стихи. Роман. Переводы...
– Всё впустую, - закончил Иосиф.
– Я снова занялся тем единственным, что умел делать. Больше мышей, вы говорите? Я стал делать больше мышей. И я делал это хорошо. Настолько хорошо, что теперь сижу здесь... в гостях у старого нациста, убийцы тысяч евреев. Я не извиняюсь, господин Визель, добавил он.
Хозяин кабинета вежливо промолчал.
– Всё началось, когда я занялся большой работой о концлагерях. На сей раз меня интересовала механика дела. Техника, если угодно. Про это написано очень много, но я хотел установить всё точно. Сколько газовых камер было в каждом конкретном лагере. Сколько человек входило в каждую из них. Сколько времени требовалось на всю процедуру. Как газ подавался по трубам... Нечто подобное.
– Ну да, ну да. Фактология всегда была вашей сильной стороной. Изучение конкретики. Как это вы замечательно писали в той статье про назначение историка? "Статистический факт - это оксюморон, нечто вроде горячего льда. Статистика и факт - противоположности. Статистика есть то, что позволяет обойтись без фактов, без обращения к земле. Наше направление есть обращение к земле истории - к детали, к фрагменту, к частности, через которую можно познать целое. Факт есть деталь. Отдельное высказывание, частное письмо, фотография, конкретная вещь, - пепельница, табакерка, портсигар, - обладает хотя бы тем скромным достоинством, что существует на самом деле..." - извините, дальше не помню...