Кормилица по контракту
Шрифт:
Вадим молча стоял перед Валей и ждал, пока она ответит. Наконец ей удалось немного справиться с волнением и страхом.
— Я… зашла сюда случайно, — выдавила Валя, с трудом шевеля непослушными губами.
— Зачем?
— П-просто. Хотела… немного развлечься.
— Развлечься? — рявкнул Вадим в гневе. — Я плачу вам огромные деньги вовсе не для того, чтобы вы развлекались, шастая по моему дому, да еще по тем местам, куда вход посторонним категорически воспрещен! Немедленно ступайте вон и отныне не забывайте, кто вы и для чего тут находитесь. Вам ясно?
Кровь бросилась Вале в лицо. Вадим говорил с ней, точно с нашкодившей
Она плакала навзрыд, безутешно и отчаянно, сердце у нее в груди болезненно и остро сжималось. Грубость Вадима явилась лишь поводом. Валя сама не осознавала, сколько накопилось в ней невыносимой, невыплаканной боли — от разом рухнувшей любви, от предательств и унижений. А главное, от потери ребенка, по которому она, оглушенная снотворными уколами, не успела пролить в больнице ни слезинки, а потом не имела на это права, приняв на плечи заботы о чужом малыше.
В мозгу ее стучала одна-единственная мысль: «Теперь он точно выгонит меня. Ну и пусть. Пусть. Я не хочу так жить, я вообще не хочу жить!»
Послышались приглушенные шаги, на плечо Вале легла тяжелая ладонь.
— Ну что вы, что вы! — мягко и несколько растерянно произнес Вадим. — Я вовсе не думал, что вас настолько обидят мои слова. Ну же, Валентина!
Он попытался взять ее за подбородок и заглянуть в глаза, но Валя в отчаянии закрыла лицо руками. Тогда Вадим силком разжал ее пальцы. Она увидела прямо перед собой его черные, расширенные зрачки, в которых затаились страдание и боль, и почувствовала стыд. Ему тоже тяжело, так же, как ей. Просто он не может заплакать, только и всего.
— Простите, — жалко пролепетала она, размазывая по щекам слезы.
— Ничего. — Вадим чуть наклонил голову и погладил Валину руку. — Ничего. Вы тоже меня простите. Я был слишком резок. Я сожалею.
— Да, да. — Валя кивнула и встала. — Я пойду?
— Идите.
Она медленно двинулась к двери, преодолевая непонятное и неодолимое желание обернуться. Вадим ничего больше не говорил, не окликал ее. Так и не взглянув на него, она вышла в коридор. Вынула из кармана платок, привела в порядок лицо и поднялась наверх, в детскую.
Антошка только-только проснулся и возился в кроватке, тихонько лопоча что-то на своем инопланетном языке. Валя взяла его на руки, прижала к груди, тихонько покачивая. Малыш коснулся ее щеки своей бархатистой, сладко пахнущей молоком, щечкой.
— А ведь он не злой, твой папа, — задумчиво улыбаясь, проговорила Валя. — Совсем не злой. И он любит тебя. Наверняка любит, только сам этого не понимает. Но мы ему объясним, да, Антошка?
— Агу, — внятно ответил малыш.
Весь день после этого Валя ждала прихода Вадима. Ей отчего-то казалось, что теперь все изменится, что он больше не будет таким холодным и равнодушным, проявит по отношению к ребенку человеческие чувства. Однако в половине восьмого Вадим не явился. Не пришел он и в восемь, и в четверть девятого. Валя уложила Антошку на ночь и, не выдержав, спросила Киру:
— А где Вадим Степанович?
— Уехал, — спокойно ответила та. — По делам. Вернется через три дня.
«Уехал и даже не взглянул
Она строго-настрого приказала себе забыть обо всем, что случилось в Ликиной спальне, и не думать больше о Вадиме.
Через день утром Антошка самостоятельно потянулся ручками к погремушке. Киры в этот момент не было, и Валя одна переживала радостное событие. Ее восторгу не было предела. Она стояла перед столиком, на котором лежал малыш, осыпала его смешными и ласковыми прозвищами, трясла игрушкой перед его личиком и звонко смеялась. Потом ей вспомнилось, что сестра советовала начать понемногу выкладывать малыша на живот, чтобы тот учился держать головку.
Не долго думая, Валя перевернула Антошку со спинки, поставила перед ним на стол резинового зайца и с интересом принялась наблюдать. Малыш пару секунд внимательно разглядывал игрушку, затем попытался подтянуться на ручках. Мордашка его смешно сморщилась, из ротика закапала слюна. Антошка с минуту покряхтел, потом ткнулся носом в мокрое пятно и зашелся горьким и безутешным ревом.
— Бедный ты мой, маленький! — смеясь, пропела Валя, подхватила его на руки и принялась целовать в заплаканное личико.
Малыш все не унимался. Тогда Валя, покачивая, поднесла его к окну и тихонько, вполголоса принялась напевать:
— Баю, баю, баиньку, Усыплю я заиньку. Дам ему морковочку, Пусть идет на горочку. Там на горке, на горе Во дремучем лесе Стоит пень трухлявенький, В нем дед живет кудрявенький. Даст морковку зайка деду, Отведет он всяку беду…За ее спиной раздалось негромкое покашливание. Валя отвернулась от окна и увидела Вадима. Тот стоял у порога детской и с удивлением глядел на нее.
— Здравствуйте, — растерянно пробормотала Валя, продолжая машинально баюкать давно успокоившегося младенца.
— Добрый день. Какая странная песня. Я никогда не слышал.
— Это мама пела моим сестрам, — пояснила Валя и добавила с робостью: — Вам… не понравилось?
— Почему? — Вадим удивленно вскинул брови. — Понравилось. Даже очень. — Он потоптался на месте, затем нерешительно подошел ближе к Вале. Взгляд его уперся в малыша. — Он плакал? — спросил Вадим, указывая на Антошку.
— Немножко. Он учился держать головку.
— А… не рано? — поинтересовался Вадим с неловкостью.
Он явно не знал, как себя вести с ребенком, и напоминал Вале большого, неуклюжего медведя, случайно забредшего в танцевальный зал. Это выглядело смешно и забавно, и она невольно улыбнулась. Вадим тоже улыбнулся в ответ. Валя впервые видела его улыбку и не могла не признать, что она придает ему обаяния. Они стояли друг напротив друга, теплая головка малыша удобно лежала у Вали на локте.