Корни сознания. История, наука и опыт высвобождения скрытых возможностей психики
Шрифт:
Уильям Джеймс
ЧЕГО ДОСТИГЛИ ПСИХИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
Один мой знакомый ученый заметил как-то, что всякий «неклассифицированный остаток» предполагает широкое поле для новых открытий. В любой науке вокруг проверенных и упорядоченных фактов клубятся, подобно некоему облаку пыли, необычные наблюдения событий незначительных, непостоянных и редких, событий, игнорировать которые оказывается гораздо легче, чем принимать во внимание. Идеалом всякой науки является полная и завершенная система истины. Очарование большинства наук в том и состоит, что они, казалось бы, именно такой формой и обладают. Отсюда создается впечатление, что в каждой из наших «логий» уже есть полочка для классификации любого явления, возможного в охватываемой ею области; и что раз уж такая последовательная и слаженная схема была однажды осознана и принята, то другой схемы просто нельзя себе представить. Признание каких-либо альтернатив, как полных, так и частичных, становится невозможным. Явления, не поддающиеся классификации в данной системе, обретают статус парадоксальных нелепостей и, следовательно, принуждены рассматриваться как не соответствующие действительности. Когда же они вопреки всему наблюдаются, то об этом сообщают как-то между прочим и весьма туманно; они вторгаются в нашу жизнь подобно чудесам, подобно диковинкам, не имеющим ничего общего с вещами серьезными — и все лучшее, что есть в научном сознании человека,
Пожалуй, ни один из неклассифицированных остатков не одаривался большим радушием и презрением со стороны научных кругов, чем масса явлений, в целом называемых мистическими. Физиология не желает иметь с ними ничего общего. Ортодоксальная психология поворачивается к ним спиной. Медицина отметает их или же, непременно в анекдотическом ключе, определяет некоторые из них как «эффекты воображения» — то есть формулировкой, которая в данной связи является попросту отпиской. И тем не менее явления эти существуют на протяжении всей истории человечества. К какой эпохе ни обратиться — мы обнаружим указанные явления под именем прорицаний, вдохновений, одержимости бесами, видений, трансов, экстазов, телесных исцелений, наведения порчи и таинственных сил, дающим отдельным индивидам власть над другими людьми и окружающими их вещами. Мы полагаем, что «медиумизм» зародился в Рочестере, штат Нью-Йорк, а «животный магнетизм» обязан своим возникновением Месмеру; однако едва лишь перелистав страницы официальной истории, частных мемуаров, юридических документов, народных преданий и т. д. и т. п., вы обнаружите, что во все времена об этих вещах говорили не меньше, чем сейчас. Мы, высокообразованные господа, для которых не существует ценностей иных, нежели ценности космополитической культуры, нередко сталкиваемся с некоторыми издавна выходящими журналами и весьма плодовитыми авторами, нашими земляками, чьи имена не услышишь в нашем кругу, но чей круг читателей насчитывает подчас до четверти миллиона человек. Мы всегда испытываем легкий шок, обнаруживая для себя эту массу человеческих существ, которые не просто живут, игнорируя нас и наших богов, но еще к тому же и читают, пишут, размышляют — нисколько не принимая в расчет наши каноны и наши авторитеты. Далее, публика не менее многочисленная сохраняет и передает из поколения в поколение традиции и практику оккультизма; академическая наука, однако, интересуется этими верованиями и мнениями не более, чем вы, уважаемый читатель, интересуетесь читателями журналов для бойскаутов. Ни одному типу мышления не дано усмотреть всю полноту истины. Нечто ускользает даже от лучших из нас — и не случайно, а систематически — ибо все мы не без изъяна. Научно-академическое мышление и мышление женственно-мистическое избегают друг друга не только в том, что касается отношения к фактам, но и в том, что касается конкретных фактов. Факты существуют лишь для тех, кто испытывает по отношению к ним ментальную симпатию. После того как факты установлены окончательно, критический и академический ум оказывается по своей природе наиболее подходящим для их интерпретации и обсуждения, ибо перейти от мистики к научным рассуждениям для него все равно, что перейти от безумия к здравомыслию; но, с другой стороны, если история человечества что-то и обнаруживает, так это чрезвычайную медлительность, с которой обычный критический и академический ум признает существование фактов, представляющихся дикими, нигде не прописанными или же угрожающими благополучию принятой системы. Где бы ни решался спор между мистиками и учеными, — в психологии, физиологии, медицине, — мистики обычно оказываются правы в том, что касается фактов, ученые же выигрывают в части теории. Классическим тому примером может служить «животный магнетизм», факты которого академическая медицинская наука всего мира упорно отрицала как сплошное надувательство — до тех пор, пока для них не была найдена немистическая теория «гипнотического внушения»; и тогда явление сразу же было признано настолько распространенным, что для пресечения использования его лицами, не имеющими медицинского образования, пришлось принимать специальное уголовное законодательство. Подобным же образом стигматы, мгновенные исцеления, одержимость бесами и вдохновения свыше, которые еще вчера определялись в кулуарах науки как «суеверия», сегодня как ни в чем не бывало и даже, пожалуй, с несколько излишней жадностью, наблюдаются, описываются и т. д. — под новой вывеской «случаев истероэпилепсии».
Философствование (как правило, самодовольное) в духе мистицизма может быть просто невыносимо, однако даже при этом оно в большинстве случаев описывает определенные формы феноменального опыта. К такому заключению автор этих строк был вынужден прийти за несколько последних лет; в данное время он полагает, что лучший способ помочь философии состоит в том, чтобы, обратившись к фактам, столь милым сердцу каждого мистика, рассмотреть их с научно-академической точки зрения. К подобному же выводу, похоже, приходят отдельные научно настроенные умы во всех странах мира, и это является добрым знаком. Одним из путей объединения усилий науки и оккультизма оказалось возникшее в Англии и Америке Общество психических исследований; полагая, что оно призвано сыграть не последнюю роль в становлении человеческого знания, я рад предоставить вниманию читателей краткий отчет о деятельности Общества. Если верить газетам и салонным сплетням, то объединяет членов этого Общества их идиотическая доверчивость и размягчение мозгов, а его динамическим началом является своеобразное «чудопомешательство». Однако более близкое знакомство с ведущими членами Общества выявляет несостоятельность подобных представлений. Председатель Общества профессор Генри Сайджвик благодаря своему несгибаемому критицизму известен как один из самых скептических умов Англии… В числе наиболее активных сотрудников «Записок Общества…» стоят такие люди, как видный английский физик профессор Лодж и видный французский психолог профессор Рише; продолжив список членов Общества, мы встретим много имен, всемирно известных своими научными достижениями. И если бы меня попросили указать научный журнал, в котором бдительность и неусыпное внимание по отношению к возможным источникам заблуждения было бы представлено особенно ярко, я думаю, что мне, пожалуй, пришлось бы указать на «Записки Общества психических исследований». Обычный поток статей, скажем, психологической тематики в других профессиональных изданиях характеризуется, как правило, значительно более низким уровнем критического сознания. Строгие критерии доказуемости, предъявляемые к заявлениям некоторых «медиумов», послужили даже причиной тому, что несколько лет назад от Общества отошел ряд спиритов. Стэнтон Мозес и А.Р.Уэллс, как и многие другие, полагали, что если во всех случаях выдвигать столь завышенные требования, то у любых опытов, основанных на чисто зрительной оценке, вообще отсутствуют какие-либо шансы быть признанными…
ОПИ проделало огромную работу в качестве своеобразного
С другой стороны, в «Записках» ОПИ преобладает противоположная тенденция. Не просто количество, но качество информации, — вот что в первую очередь принимается во внимание. В каждом отдельном случае, по возможности, лично опрашиваются свидетели и выявляются сопутствующие факты; таким образом, каждый рассказ получает свой коэффициент достоверности, определяющий весомость содержащихся в нем свидетельств. Мне не известно ни одной систематической попытки взвесить достоверность сверхъестественного, помимо той, что содержится в «Записках». Это придает им исключительную ценность; и я совершенно уверен, что в дальнейшем, по мере расширения тематики, «Записки» постепенно будут вытеснять остальные источники информации о явлениях, традиционно называемых оккультными. Молодые антропологи и психологи, которые вскоре придут нам на смену, почувствуют, сколь постыдным для науки является тот факт, что огромная масса человеческого опыта брошена ею на произвол судьбы между смутной традицией и легковерием, с одной стороны, и непримиримым догматическим отрицанием — с другой, — при полном отсутствии кого-либо, способного к компетентному изучению предмета со всей строгостью и терпимостью. Если Общество просуществует достаточно долго для того, чтобы публика привыкла к нему настолько, что докладывала бы его сотрудникам о всяком привидении, доме или личности, окруженной необъяснимыми шумами или другими аномальными физическими проявлениями, как о чем-то само собой разумеющемся, то мы, несомненно, получим в конце концов достаточное количество фактов и для теоретических разработок. Следовательно, первоочередная задача Общества состоит в том, чтобы, работая непрерывно, четко выполнять свою функцию регистрации, не смущаясь отсутствием на первых порах обобщающих материалов. Все наши научные общества начинали свою деятельность не менее скромным образом…
А теперь подошло время для краткого обзора содержания этих «Записок». Первые два года были заняты, в основном, опытами по передаче мысли на расстоянии. Большинство ранних опытов проводились с дочерьми священника Крири: Бэльфор, Стюарт, Баррет, Майерс и Гарни засвидетельствовали, что девочки обладают необъяснимой способностью угадывать имена и названия предметов, задуманных другими людьми. Когда двумя годами позже Сайджвик и Гарни проводили опыты с теми же девочками, они заметили, как последние подавали друг другу знаки. Однако условия большинства ранее поставленных опытов исключали такую возможность, и вполне вероятно, что обман сам собой привился к первоначально подлинному феномену. Все же Гарни счел уместным предоставить читательскому скептицизму все серии опытов. Многие из критиков ОПИ, похоже, знакомы только с этой его работой. Существует, однако, более тридцати отчетов о подобных опытах с другими испытуемыми, причем в трех случаях опыты проводились в широком масштабе на протяжении двух лет…
По общему мнению участников этих последних опытов в них были исключены любые возможные источники сознательного или непроизвольного обмана, а высокий процент правильного воспроизведения испытуемыми слов, рисунков и ощущений, которые являются продуктами сознания другого человека, не может быть объяснен случайностью. Свидетели происшедшего настолько утвердились в подлинности явления, что понятие «телепатии» стало свободно появляться в статьях «Записок», а в книге Гарни о призраках оно уже рассматривалось как vera causa (истинная причина), на которой могли строиться дополнительные гипотезы. Однако никакого рядового читателя нельзя порицать за то, что для принятия столь революционной веры он требует свидетельств и доказательств более веских, чем те, которые были представлены до сих пор. Конечно, каждый день могут появиться новые свежие эксперименты по отгадыванию картинок. Следует заметить, однако, что даже при отсутствии таковых существующие данные усиливаются, так сказать, с флангов, — любыми наблюдениями, подтверждающими возможность иных родственных явлений, таких, например, как телепатическое внушение, ясновидение или так называемый «медиумический тест». Признание более широкого рода явлений естественно распространяется и на более узкие их виды.
Далее следует упомянуть статьи Гарни по гипнотизму. Некоторые из них посвящены не столько выявлению новых фактов, сколько анализу старых. Однако, оставив в стороне работы такого типа, мы обнаружим, что в чисто экспериментальной области Гарни сообщает о ряде случаев наблюдения следующего феномена: испытуемый просовывает руки под экраном, скрывающим от него оператора, а ум его при этом отвлекается разговором с третьим лицом. Между тем оператор молча указывает пальцем на один из пальцев испытуемого, на что избранный палец отвечает заданной реакцией — утратой болевой чувствительности либо способности сгибаться. Толкование механизма этого явления, которому я сам был свидетелем, довольно затруднительно; однако аутентичность его не вызывает сомнений.
Следующее наблюдение, сделанное Гарни, по всей вероятности, подтверждает возможность непосредственного влияния ума оператора на ум испытуемого. В соответствии с молчаливым согласием или отказом оператора загипнотизированный субъект оказывается в состоянии или не в состоянии отвечать на вопросы, задаваемые третьим лицом. Во всех случаях экспериментальные условия исключали возможность обмана, сговора и т. п. Однако наиболее значительным вкладом Гарни в наше знание о гипнотизме была серия опытов по автоматическому письму с испытуемыми, получавшими постгипнотическое внушение. Субъекту, пребывающему в состоянии транса говорилось, например, что через шесть минут по пробуждении он помешает кочергой угли в камине. Оказавшись в бодрствующем состоянии он ничего не помнил о данном ему приказании, однако как только рука его была помещена на планшетку для автоматического письма, она тотчас написала предложение: «П., через шесть минут вы помешаете угли в камине». По всей вероятности, разнообразные эксперименты такого рода доказывают, что под внешним сознанием существует подчиненное внушению гипнотическое сознание, способное выражать себя посредством непроизвольного движения руки…
Следующей достойной внимания темой «Заметок» было обсуждение физических феноменов медиумизма (писание на грифельных досках, перемещение мебели и т. д.), проведенное миссис Сайджвик, Ходжсоном и «г-ном Дэйви». Эта работа поставила под сомнение ценность всех представленных к тому времени отчетов о медиумических явлениях такого порядка. «Г-н Дэйви», благодаря ловкости рук, на высшем уровне воспроизводил феномен с грифельными досками, а Ходжсон, присутствовавший на его сеансах в качестве доверенного лица, просматривал затем письменные отчеты остальных участников.