Корни сталинского большевизма
Шрифт:
С приходом Л. И. Брежнева номенклатурные верхи СССР оказались в пучине украинского влияния. Достаточно взглянуть на состав Центрального Комитета, избранного XXV или XXVI съездом партии: секретари обкомов (независимо от географии), министры, высшие чины аппарата Центрального Комитета и Правительства – такого количества украинских кадров в стране не было, наверное, с конца XVII – первой половины XVIII века, когда теми нашпиговывалась романовская элита. Им досталось неплохое наследство. Динамика, которую изгнанная «староверческая партия» придала советской экономике, оказалась весьма устойчивой: шла масштабная индустриализация, появлялись новые отрасли, под них создавались научные школы. Фундамент, заложенный в 1950-х годах, позволил брежневской элите прекрасно себя чувствовать вплоть до конца 1970-х. Да и выросшие цены на нефть значительно поддерживали советскую экономику. Однако к этому времени модернизационная логика потребовала перехода к новому – постиндустриальному циклу развития, что и происходило в западном мире. Но украинизированный советский истеблишмент, живущий «от застолья к застолью», не собирался напрягаться. «Застой», куда погрузилась страна, стал прямым следствием украинского засилья в партийно-государственных верхах. Их потребительское отношение к стране разлагающе подействовало на все советское общество, лишив его внутреннего иммунитета. И если по поводу хрущевской «оттепели» говорили: «о работе стали думать меньше, а о разных жизненных благах больше» [1202] , то теперь все чаще начинали размышлять уже не просто о благах, а о том, как бы «расфасовать» великую страну, созданную трудом титульной
1202
Бенедиктов И. А. О Сталине и Хрущеве. Молодая гвардия. 1989. № 4.С. 55.
Произошли и серьезные идеологические подвижки. Прежде всего в забвении оказалась утвердившаяся с середины 1930-х годов концепция «русского народа, как старшего брата, как самого передового». Очевидно, что людей, оккупировавших власть в Москве, подобная идеология очень раздражала. Поэтому были срочно реанимированы наработки Н. И. Бухарина последнего периода его жизни, прошедшего на посту главного редактора «Известий»; причем без упоминания об авторстве. Напомним: в противовес концепции о русском народе он выдвигал идею «единой общности – советского народа», в котором все национальности как бы растворяются. Это действительно была находка, поскольку украинский акцент при этом переставал слышаться; более того, привлекать к нему внимание отныне считалось дурным тоном. С пропагандой советского народа, как единой общности, хорошо знакомы старшие поколения в нашей стране.
Еще одна важная новация по сравнению с хрущевским периодом касалась церкви, той самой, которую именуют Русской православной. Сталин счел выгодным реанимировать этот религиозный институт, рассчитывая на его влияние, в первую очередь, на международной арене. Но то, что происходило в послевоенные годы заставляет задуматься: декларировалось возрождение Русской православной церкви, а по сути получилось – украинской. Данные таковы: на начало 1947 года в РПЦ насчитывалось свыше 13 тыс. приходов: из них почти 9 тыс. располагались на Украине, еще 1100 – в Белоруссии и Молдавии, а на всю огромную территорию России оставалось менее 3 тыс. храмов [1203] (причем около половины их находилось в Южном и Черноземном регионах, с традиционно сильным украинским влиянием и сильными позициями никонианства). Для открывающихся церквей требовались священники, и поставляли их опять-таки духовные заведения Украины. Вполне закономерен вопрос: соответствует ли название Русской православной церкви тому, что она представляла собой в действительности? Нельзя забывать и об одном довольно щекотливом моменте: значительная часть приходов на Украине и в Белоруссии возникли во время оккупации этих территорий гитлеровцами. Немцы открыли около 7,5 тыс. церквей, пытаясь заручиться поддержкой местного населения. (Что, кстати, стало одной из причин поворота Сталина к РПЦ: невнимание к этому обстоятельству он посчитал неким риском). Вождь распорядился сохранить открытые врагами приходы, но не забывал об этом. Когда решался вопрос, где размещаться патриархии, то Сталин, к ужасу предстоятелей РПЦ (они собрались в Новодевичий монастырь), предложил отвести для этих целей особняк в Москве (Чистый переулок, 5), где до войны находилась резиденция немецкого посла Шуленбурга! [1204] Правда, этим малоприятным намеком в отношении церкви вождь предпочел ограничиться [1205] . А вот Хрущев инициировал масштабную антирелигиозную кампанию. Судя по всему, это не вызывало энтузиазма у его украинских сподвижников: не случайно после его отстранения ситуация вокруг РПЦ быстро стабилизировалась, и при Брежневе церковь могла себя чувствовать достаточно спокойно. Выпады хрущевской поры уходили в прошлое, сменяясь сочувствием или, точнее, скрытой до поры до времени тягой к церкви.
1203
Одинцов М. И. Вероисповедная политика советского государства в 1939–1958 годах // Власть и церковь в СССР и странах Восточной Европы. – М., 2003. С. 27.
1204
Там же. С. 20.
1205
Сталин назначил председателем Совета по делам Русской православной церкви (присматривать за воссозданной РПЦ) П. А. Карпова. Этот сотрудник госбезопасности не был чужд церкви: выходец из никонианской среды, до революции он даже успел поучиться в духовной семинарии. А вот в довоенный период церковь курировал кадровый чекист Е. А. Тучков. Он происходил из старообрядческой беспоповской среды (село близ г. Иваново-Вознесенска). И Тучкова, как известно, не в пример Карпову, отличала нескрываемая ненависть ко всему церковному.
Здесь мы подходим к важному элементу внутриполитической жизни в СССР. Дело в том, что латентная тоска по русской (т. е. никонианской) церковности была свойственна не только украинской, но и еще одной части советской элиты. По внешним признакам эта группа была этнически русской, и условно ее можно назвать наследницей «ленинградской группы». Если последняя в литературе считается некой русской «протопартией» в КПСС, то ту часть номенклатуры, о которой идет речь, относят к русскому национальному движению более уверенно; ее состав довольно хорошо изучен [1206] . Здесь мы опять сталкиваемся с той же логикой исследователей: мол, в сталинскую эпоху никаких русских позывов быть в принципе не могло (а «ленинградцы» – исключение в том антирусском кошмаре). «Русская партия», начав формироваться при позднем Хрущеве, заявляет о себе при раннем Брежневе. Чтобы продемонстрировать ее потенциал, историки преуменьшают доминирование украинских кадров на партийно-государственном Олимпе и говорят только о «днепропетровском клане», к которому принадлежал сам генсек. Нам это представляется контрпродуктивным: противопоставление «русской партии» исключительно «днепропетровскому клану» затушевывает ее пограничное родство с широким украинским кадровым фронтом. Ведь ближайшие брежневские соратники-украинцы, такие как Н. А. Щелоков, С. Ф. Медунов, К. У. Черненко, В. Ф. Гарбузов, А. А. Гречко, С. К. Цвигун, Н. Н. Тихонов и др. не имели непосредственного отношения к Днепропетровску.
1206
Митрохин Н. Русская партия: движение русских националистов в СССР. 1953–1985 годы. – М., 2003.
Кто же из функционеров олицетворяет в глазах исследователей русское национальное движение внутри КПСС? А. Н. Шелепин, В.Е Семичастный, Н.Г Егорычев, Ф. Д. Кулаков, Г. И. Воронов, Д. С. Полянский, Н. Р. Миронов, П. Н. Демичев, Л. Н. Толкунов, П. В. Кованов, С. П. Павлов. Однако ни у кого из них в биографии не встречаются одновременно два важных фактора: работа в крупной индустрии и старообрядческие корни. Так, Воронов (из семьи интеллигентов-учителей, дошел до председателя Совмина РСФСР) – единственный, кто непродолжительное время поработал на стекольном и фосфатном заводах. Кованов из города Коврова Владимирской губернии (место, правда, староверческое) – также имеет интеллигентское происхождение, какое-либо производство миновал, учительствовал; затем партийная карьера, главный редактор «Комсомольской правды», гендиректор ТАСС.
Егорычев – из крестьян села Строгино, ныне это западная окраина столицы. Поясним: восточные окрестности Москвы издавна населяли староверы, на западной же стороне, откуда родом Егорычев, их никогда не было. На индустриальных предприятиях он никогда не работал. Шелепин родился в никонианском Воронеже в семье служащих; после учебы начал комсомольскую карьеру. Кулаков родом из крестьян Курской губернии (оттуда были родители Брежнева). Павлов из семьи служащих г. Ржева Тверской области, обучался в институте физкультуры, шел по комсомольской лестнице. Хотя в Ржеве сильное присутствие староверов-поповцев, Павлов к ним никакого отношения не имел. А Семичастный, Миронов, Полянский вообще родом из крестьянских украинских семей. Иными словами, перед нами представители интеллигентско-крестьянских слоев Южных и Черноземных регионов. По происхождению (подчеркиваем: по происхождению) данная группа никакого отношения непосредственно к староверию или к индустрии (как к базе староверия) не имела. С религиозной же точки зрения все они произошли из никонианской среды. Это делает их особенно близкими к украинскому духу. Не случайно «русская партия» брежневского издания сильно разбавлена этническими украинцами (а черноземные области России – территории с сильным украинским влиянием). Так что «ленинградская группа» с точки зрения этнической принадлежности выглядела получше.
И вот эти подлинные патриоты противостояли либералам, которые после хрущевской оттепели хорошо освоились в публичном пространстве. Либеральные настроения находили отклик и у части советской номенклатуры, все больше засматривавшейся на прелести западной цивилизации. (Хрестоматиен пример А. Н. Яковлева, ставшего пугалом для русского национализма.) Но для нас важно, что такая идеологическая проекция (патриоты-либералы) совершенно размыла «староверческую партию», остатки которой существовали и в брежневскую эпоху. Причем ее представителей обычно считают противниками русской идеи. Как было сказано выше, из староверческой русской среды вышли Д. Ф. Устинов и М. А. Суслов. Эти выдвиженцы Сталина пользовались немалым авторитетом в верхах – теперь уже в качестве членов Политбюро ЦК. Их неизменно аскетичное отношение к жизни резко диссонировало с разгулом украинской элиты. В состав Политбюро входил и еще один известный деятель, имевший схожее происхождение – министр иностранных дел А. А. Громыко. Подлинная фамилия его отца и деда самая что ни на есть русская – Бурмаковы; они уроженцы Ветковского района Гомельской области Белоруссии. На протяжении всего XVIII века в этих местах оседали русские староверы, бежавшие от никонианского государства и церкви; практически все деревни этого местечка были заселены русскими. Одна из деревень называлась Большие Громыки, поэтому в официальных документах царской империи под фамилией Громыко значилось большинство проживавших в ней староверов [1207] . В конце жизни А. А. Громыко с большой теплотой писал о старообрядцах, признаваясь в любви к этим мужественным людям «непокорного духа» [1208] . Этот видный государственный руководитель благосклонно относился к иконам и старинным книгам. «Обстановка родного края влияла на меня духовно и в последующем», – говорил он [1209] .
1207
Громыко А. А. Памятное. Кн. 1. – М., 1990. С. 9–11.
1208
Там же. С. 13.
1209
Там же.
Небольшое присутствие «староверческой партии» сохранялось и в хозяйственных ведомствах. Министр внешней торговли СССР Н. С. Патоличев родился в селе на границе Владимирской и Нижегородской губерний; отец погиб в Гражданскую войну, и его воспитывал брат отца. Патоличев писал о своем родном крае, как об исконно русском, где все дышало стариной, где можно почувствовать дух страны [1210] . Люди там по большей части были бедняками с развитым чувством взаимовыручки. Для нас весьма любопытно такое замечание Патоличева: жители этих мест строго придерживались обычаев, часто крестились, но вместе с тем к монастырю во Флорищах (святое место для РПЦ) почтительного отношения не испытывали [1211] . В брежневское правительство входил также Н. Н. Тарасов, чья родная деревня Ионино Орехово-Зуевского района известна местным краеведам как поморская староверческая. Отец Тарасова трудился на знаменитой Никольской мануфактуре, когда-то принадлежавшей семейству Морозовых. Сам Тарасов всю свою жизнь отдал текстильной отрасли; был заместителем Косыгина по текстильному ведомству, а с 1965 по 1985 год – министром легкой промышленности СССР. Ну и наконец, следует сказать о Ю. В. Андропове. Происхождение этого советского деятеля крайне запутанно и противоречиво; выдвигается немало версий относительно того, где он родился и кем были его родители; существует даже экзотическая версия о его еврейских корнях [1212] . Все это вместе взятое дает нам право на собственный взгляд. В Политбюро Андропов не был расположен к украинским кадрам, но в тоже время недолюбливал и «русскую партию» (полуукраинскую); скорее всего, он не делал между ними большой разницы. Разумеется, не привечал он и либерально настроенных коллег – и в этом полностью смыкался с остатками «староверческой партии». Помимо идейной общности, Андропова роднили с ней нацеленность на выполнение служебного долга и равнодушие к материальным благам. Не замечен он также в продвижении на высокие посты своих родственников. В частности, сын Андропова, работая на среднем уровне в МИДе, при жизни отца так и не получил престижную должность посла. После смерти генсека Брежнева именно Андропов инициировал кампанию по выдавливанию наиболее одиозных фигур из брежневской челяди. Но времени у него не оставалось, и замыслы Андропова по выведению страны из кризиса навсегда останутся предметом догадок. К тому же сегодня нам ясно видно, что с конца 1970-х годов силу набрал тренд «государственного разврата». Противостоять ему тогда было уже невозможно. Советской проект, заряженный верой русских людей в лучшую жизнь, был полностью выхолощен и дискредитирован брежневским (украинским) руководством, подготовившим развал великой страны, на разграбление которой уже слетался всевозможный сброд.
1210
Патоличев Н. С. Испытание на зрелость. – М., 1977. С. 32.
1211
Патоличев Н. С. Испытание на зрелость. – М., 1977. С. 33.
1212
Ее особенно активно эксплуатируют русские националисты – видимо, в отместку за те гонения, которые обрушил на их головы Андропов.
Глава 10. «Символ веры» русского проекта
В предыдущей главе мы рассмотрели организационную сторону формирования «староверческой партии», вычленив ее из традиционного ракурса: космополиты-либералы и патриоты. Чтобы убедиться в правомерности такого подхода, необходимо продемонстрировать, в чем состояло идейное различие между выходцами из староверческой общности и членами «русской партии» с никонианскими корнями. Это различие, важность которого трудно переоценить, остается неосознанным даже в исследовательских кругах. Между тем, оно не только имеет научное значение, но и позволяет глубже разобраться в тех сложных внутриполитических процессах, которые привели в конечном итоге к краху СССР. А главное, понять, на каких путях возможен выход из кризиса, охватившего Россию в 1990-х годах.
Идейно-психологические различия староверческого и никонианского менталитета не были секретом для ряда мыслителей и писателей, чья деятельность пришлась на советскую эпоху. Более того, именно их размышления и побудили нас в свое время серьезно обратиться к данной теме. Речь идет прежде всего о маститом советском прозаике Леониде Леонове. Как совсем недавно – и справедливо – было замечено, «он понял больше остальных – и сумел, пусть полунамеками, это высказать; мы к его свидетельству подбираемся только сейчас» [1213] . Многообразное творчество Леонова, по сути, лишь в постсоветский период стало объектом серьезного изучения [1214] . В контексте нашего исследования особое значение приобретает интерес писателя к ключевой проблеме отечественной истории – соотношению русского староверия и никонианского православия. Этой теме посвящена его крупная работа «Русский лес» (1950), о чем сегодня догадываются немногие.
1213
Быков Д. Советская литература. Краткий курс. – М., 2013. С. 186.
1214
См., например: Леонид Леонов и русская литература XX века. – СПб., 2000 // Роман Л. Леонова «Пирамида». – СПб., 2004.