Король англосаксов
Шрифт:
– Хорошо… Прощай, благородная Юдифь! Прощай и ты, милая тетушка… Поцелуй меня еще раз, в залог нового свидания.
Тира нежно обняла его и шепнула ему:
– Да, в могиле, Гакон!
Молодой человек запахнулся плащом и направился задумчиво к холму. Дойдя до могилы витязя, он встал подле нее.
Сделалось совершенно темно, и вокруг Гакона царствовало полнейшее молчание, когда вдруг над его ухом раздался чей-то ясный и отчетливый голос:
– Чего ищет молодость у безмолвных могил? Ничто и никогда не могло удивить и поразить Гакона. Самообладание его заключало в себе что-то ужасное, если принять в расчет, как он еще молод. Он проговорил, не оборачиваясь:
– Зачем ты называешь мертвецов молчаливыми, Хильда?
Пророчица положила руку на его плечо и взглянула ему в лицо.
– Ты прав, сын Свена, – ответила она. – Абсолютного молчания нет нигде, и для души никогда нет покоя… Так ты вернулся на родину, Гакон?
– Вернулся, но я и сам не знаю – зачем… я был везде веселым, беспечным ребенком, когда ты предсказала моему отцу, что я рожден на горе и что самый славный час мой будет и последним для меня часом в жизни… с тех пор моя веселость исчезла навсегда!
– Но ты тогда был еще таким крошечным, что я удивляюсь, как ты мог обратить внимание на мои слова… я как будто сейчас вижу тебя играющим на траве с соколом твоего отца – в то время, когда он спрашивал меня о твоей судьбе.
– О, Хильда, да разве только что вспаханная земля не поглощает с жадностью брошенное в нее семя? Так точно и молодая душа не пропускает мимо ушей первых уроков ужаса… С тех пор ночь сделалась моей поверенной, а мысль о смерти моей постоянной спутницей… Помнишь ли ты еще, как я накануне твоего отъезда ушел вечером тайком из дома Гарольда и прибежал к тебе? Я тогда сообщил тебе, что одна моя любовь к Гарольду дает мне силу с твердостью перенести мысль, что все мои родные, исключая его, смотрят на меня только, как на сына убийцы и изгнанника… я еще добавил тогда, что эта привязанность имеет зловещий характер… Тут ты, пророчица, прижала меня к себе, поцеловала своим холодным поцелуем и здесь же, у этой могилы, утешила меня своим предсказанием… ты пела перед огнем, на который брызгала водой… и из слов твоей песни я узнал, что мне суждено будет освободить Гарольда, гордость и надежду нашего семейства, из стен врага и что с той минуты жизнь моя будет неразрывно связана с его жизнью… Эта перспектива ободрила меня, и я спросил: буду ли я жить и как долго, чтобы восстановить имя моего отца? Ты махнула своим волшебным посохом, высоко взвилось пламя, и ты ответила замогильным голосом: «Как только ты выйдешь из отрочества, жизнь твоя разгорится ярким пламенем и потом погаснет навсегда». Я и узнал из этого, что проклятие будет тяготеть надо мной… Я вернулся на родину с целью совершить славный подвиг и потом умереть, не успев насладиться приобретенной славой. Но я тем не менее, – продолжал с увлечением молодой человек, – утешаюсь уверенностью, что судьба человека, подобного Гарольду, нераздельна с моей… и что горный ручей и шумящий поток потекут вместе в вечность!
– Ну, этого я не знаю, – сказала Хильда побледневшими губами, сколько я ни вопрошала о судьбе Гарольда – конца его блестящей карьере я еще не могла узнать. По звездам я узнала, что его величие и слава будут затемняться могуществом какого-то сильного соперника, но Гарольд будет брать верх над врагом, пока с ним пребудет гений-хранитель, принявший на себя образ чистой, непорочной Юдифи… Ну а ты, Гакон…
Пророчица замолкла и опустила на лицо покрывало.
– Что же я? – спросил Гакон, подходя к ней поближе.
– Прочь отсюда, сын Свена!.. Ты попираешь могилу великого витязя! крикнула гневно Хильда и пошла быстро к дому.
Гакон следил за ней задумчивыми глазами. Он видел, как ей навстречу выскочили собаки и как она вошла вскоре за тем в свой дом. Он спустился с холма и направился к своей лошади, пасшейся на лугу.
«И какого же ответа я мог ждать от пророчицы? – думал он про себя. Любовь и честолюбие для меня только пустые звуки. Мне суждено любить в жизни только Гарольда, жить только для него. Между нами таинственная, неразрывная связь. Весь вопрос только в том, куда выбросит нас житейская волна?»
Глава IV
– Повторяю тебе, Хильда, – говорил граф нетерпеливо, – что я верую теперь только в Бога… Твоя наука не предохранила же меня от опасности, не возмутила против греха… Может быть… нет; я не хочу больше испытывать твое искусство, не хочу ломать голову над разными загадками. Я не буду впредь полагаться ни на одно предсказание, ни на твое предостережение, пусть душа моя уповает единственно на Бога.
– Иди своей дорогой, сойти с нее нельзя, ты, быть может, одумаешься, ответила ему Хильда угрюмо.
– Видит Воден, – продолжал Гарольд, – что я обременил свою совесть грехом только во имя родины, а не для собственного спасения! Я буду считать себя оправданным, когда Англия не отвергнет моих услуг. Отрекаюсь от своего эгоизма, от своих честолюбивых стремлений… Трон уже не имеет для меня обаяния, я только для Юдифи…
– Ты не имеешь права, даже для Юдифи, забывать свой долг и роль, к которой ты предназначен судьбой! – воскликнула Юдифь, подходя к жениху.
В глазах графа блеснули две крупные слезы.
– О, Хильда, – сказал он. – Вот единственная пророчица, прозорливость которой я готов признать! Пусть она будет моим оракулом. Я буду ее слушаться.
На следующее утро Гарольд вернулся, в сопровождении Гакона и множества слуг, в столицу. Доехав до южного предместья, граф повернул налево, к дому одного из своих вассалов – бывшего сеорля. Оставив у него лошадей, он сел с Гаконом в лодку, которая и перевезла их к старинному, укрепленному дворцу, служившему во время римского владычества главной защитой города. Это здание представляло смесь стилей: римского, саксонского и датского. Оно было возобновлено Канутом Великим, жившим в нем, и из верхнего окна его был выброшен в реку Эдрик Стреон, предок Годвина.
– Куда это мы едем? – спросил Гакон.
– К молодому Этелингу, законному наследнику саксонского престола, ответил спокойно Гарольд. – Он живет в этом дворце.
– В Нормандии говорят, что этот мальчик слабоумен, дядя.
– Вздор!.. Да ты сейчас будешь сам в состоянии судить о нем.
После непродолжительной паузы Гакон начал опять;
– Мне кажется, что я угадал твои намерения, дядя: не поступаешь ли ты необдуманно?
– Я следую совету Юдифи, – ответил Гарольд с волнением, – хотя и могу потерять через это всякую надежду умолить жрецов разрешить мне брак с моей возлюбленной.
– Так ты готов пожертвовать даже своей невестой во имя своей родины?
– Да, кажется, готов – с тех пор как согрешил, – произнес граф смиренно.
Лодка остановилась у берега, и дядя с племянником поспешили выйти из нее. Пройдя римскую арку, они очутились во дворе, загроможденном саксонскими постройками, уже пришедшими в ветхость, так как Эдуард не обращал внимания на них. Они поднялись по лестнице, приделанной снаружи, и вошли через низенькую, узкую дверь в коридоре, где стояло двое телохранителей в голубых ливреях, с датскими секирами и пятеро немецких слуг, привезенных покойным Этелингом из Австрии. Один из последних ввел новоприбывших в неказистую приемную, в которой Гарольд, к величайшему своему удивлению, увидел Альреда и трех саксонских танов. Альред со слабой улыбкой приблизился к Гарольду.