Король Артур (сборник)
Шрифт:
— Что бы из этого ни вышло, я намерен обратиться к Королю.
— Пойми, Агравейн, если ты сделаешь это, начнется раздор. Ты разве не видишь, что Артуру с Ланселотом придется обратиться друг против друга, и половина королей Британии примет сторону Ланселота из-за его великой славы, а значит начнется гражданская война?
Глава клана грузно надвинулся на Агравейна, словно незлобливый зверь, показывающий заученный фокус, и похлопал его по плечу огромной лапой.
— Ну, парень, будет тебе. Забудь, что мы с тобой подрались сегодня. На каждого по временам такое
— Он это сделал ради собственной славы.
Гарет обратился к Мордреду.
— В нашем кругу ты можешь говорить о Ланселоте и Гвиневере все, что тебе угодно, потому что это, к несчастью, правда, но я не желаю слышать, как ты глумишься над ними. Когда меня только приняли ко двору кухонным мальчиком, он был единственным, кто хорошо ко мне относился. Он и малейшего понятия не имел, кто я такой, но постоянно дарил мне что-нибудь, старался меня ободрить и защищал от Кэя, — и именно он посвятил меня в рыцари. Каждый знает, что он за всю свою жизнь не совершил ни единого низкого поступка.
— Когда я был еще молодым рыцарем, — сказал Гавейн, — я, да простит меня Бог, ввязывался в сомнительные поединки и часто впадал в неистовство, — да, разил человека после того, как он уже сдался. Ну, и докатился до того, что убил девицу. А вот Ланселот не причинил зла ни единому существу, которое было слабее него.
Гахерис добавил:
— Он опекает молодых рыцарей и старается помочь им добыть себе славы. Не понимаю я, с чего вы на него взъелись.
Мордред пожал плечами, встряхнул рукавами камзола и изобразил зевок.
— Что до Ланселота, — отметил он, — так это Агравейн к нему неравнодушен. Мой раздор — с нашим добрым монархом.
— Ланселот, — заявил Агравейн, — больно высоко забрался.
— Ничего подобного, — сказал Гарет. — Он и есть самый великий человек, какого я знаю.
— Я не из тех, кто влюблен в него, будто школьник…
По другую сторону гобелена скрипнули петли на двери. Заскрежетала дверная ручка.
— Угомонись, Агравейн, — мягко и настоятельно сказал Гавейн, — не устраивай шума.
— Ну уж нет.
Рука Артура приподняла завесу.
— Прошу тебя, Мордред, — прошептал Гарет.
Король был уже в Зале.
— В конце концов, — сказал Мордред, повышая голос так, чтобы его нельзя было не услышать, — Правосудию должно распространяться и на Круглый Стол, иначе будет нечестно.
Агравейн, тоже притворяясь, будто он не заметил вошедшего, громогласно добавил:
— Настало время, когда кто-то должен сказать правду.
— Мордред, молчи!
— И ничего, кроме правды! — с некоторым даже триумфом закончил горбун.
Артур, чьими помыслами целиком владела предстоявшая ему работа, постукивая каблуками, прошел по каменным коридорам дворца и теперь безо всякого удивления стоял в дверях, ожидая дальнейшего. Украшенные стропилами и чертополохом мужчины, повернувшись к вошедшему, увидели старого Короля в последние минуты его величия. Несколько мгновений они простояли в безмолвии, и Гарет с болью, всегда присущей обретению знания, увидел его таким, каков он был. Он увидел не романтического героя, но простого человека, сделавшего все, что было в его силах; не предводителя рыцарства, но ученика, постаравшегося сохранить верность своему удивительному наставнику, волшебнику, для чего ему пришлось думать и думать, не давая себе передышки; не Артура Английского, но одинокого старого джентльмена, полжизни удерживавшего корону вопреки усилиям рока.
Гарет стремительно опустился на колено.
— Мы не причастны к тому, что здесь происходит!
Гавейн, преклонивший колено гораздо медленнее, опустился на пол рядом с Гаретом.
— Сэр, я пришел сюда, надеясь совладать с братьями, но они меня не послушали. Я не желаю слышать того, что они могут сказать.
Последним на колено встал Гахерис.
— Мы хотим уйти, пока они не начали говорить. Артур вступил в комнату и ласково поднял Гавейна.
— Конечно, уходите, дорогие мои, если вам этого хочется, — сказал он. — Надеюсь, я не стану причиной семейного разлада?
Гавейн мрачно поворотился к двум остальным братьям.
— Это разлад, — произнес он, облекая свою речь, словно в плащ, в старинные рыцарские словеса, — коему суждено сокрушить цвет рыцарства в целом свете: злая беда для нашего благородного братства, и вся причина ей — двое неудачливых рыцарей.
После того, как Гавейн, храня на лице презрительное выражение и подталкивая перед собою Гахериса, вышел из комнаты, после того, как Гарет, беспомощно махнув рукой, последовал за ним, Король молча подошел к трону. Он снял с сидения две подушки и положил их на ведущие к трону ступени.
— Ну что же, племянники, — ровным голосом сказал он, — присаживайтесь и расскажите, чего вы хотите.
— Мы лучше постоим.
— Конечно-конечно, как вам удобнее.
Такое начало расходилось с тактикой, задуманной Агравейном. Он протестующе произнес:
— Перестань, Мордред! Мы вовсе не собираемся ссориться с нашим Королем. У нас даже в мыслях этого не было.
— Я постою.
Агравейн застенчиво присел на одну из подушек.
— Может быть, на двух вам будет удобнее?
— Нет, спасибо, сэр.
Старик наблюдал за ними и ждал, — так человек, приговоренный к повешению, может покорно исполнять требования палача, не помогая ему, однако, вязать петлю. Он смотрел на них с усталой иронией, предоставляя им самим выполнять задуманное.
— Возможно, самым разумным было бы и дальше молчать об этом, — сказал Агравейн с хорошо разыгранной неохотой.
— Возможно.
Мордред, представляющий главные силы нападавшей стороны, резко вклинился в разговор.
— Это смехотворно! Мы пришли сюда, чтобы кое о чем рассказать нашему дяде, и мы обязаны это сделать.