Король детей. Жизнь и смерть Януша Корчака
Шрифт:
Неожиданность была частью немецкой стратегии. Заранее ничего не объявлялось. План на это утро предусматривал эвакуацию большинства детских учреждений в Малом гетто. Нижняя часть улицы Слиска уже была блокирована эсэсовцами, отрядами украинцев и еврейской полицией.
Корчак быстро встал, чтобы вместе со Стефой успокоить детей. Теперь, как и всегда, они интуитивно работали вместе, зная, что надлежит делать каждому. Стефа подала сигнал учителям помочь детям собрать вещи. Корчак отправился во двор просить одного из еврейских полицейских дать им какое-то время на сборы, после чего они выйдут из дома упорядоченным строем. Ему дали пятнадцать минут.
Теперь Корчак не думал о том, чтобы попытаться спрятать кого-нибудь из детей. В последние недели он видел людей, которых находили в шкафах, за фальшивыми перегородками, под кроватями. Их выбрасывали из окон или под дулом автомата выгоняли на улицу. Ему ничего не оставалось, как вести детей и учителей прямо в неизвестность и, если повезет, вывести их обратно. Кто может поручиться, что, если у кого-то появится шанс выжить там, на Востоке, этими выжившими не будут они?
Помогая детям построиться в колонну по четыре человека в ряду, он, должно быть, надеялся, что при любой, пусть самой ужасной ситуации сможет использовать свое обаяние и силу убеждения, чтобы раздобыть немного хлеба и картошки, а может быть, и какие-то лекарства для своих юных подопечных. И он сам останется рядом с ними, чтобы поддерживать их дух, быть их проводником, куда бы ни пришлось идти.
Дети боязливо строились, сжимая в руках фляжки с водой, любимые книги, дневники, игрушки. Он должен был хотя бы попытаться ободрить их. Но что он мог им сказать — он, чьим правилом было никогда не обрушивать на детей неожиданности, он, утверждавший, что «долгое и опасное путешествие требует подготовки». Что мог он сказать им, чтобы не отнять у них надежду, да и не потерять ее самому? Кто-то предположил, что он сказал ребятам, будто они отправляются в их летний лагерь, «Маленькую Розу», но Корчак вряд ли стал лгать своим детям. Возможно, он высказал мысль, что в том месте, куда они направляются, могут расти такие же сосны и березы, как в их любимом лагере, а уж если там есть деревья, то уж без птиц, кроликов и белок не обойтись.
Но даже человек с яркой корчаковской фантазией не мог предположить, что на самом деле ожидало и его, и детей. Никто еще не смог убежать из Треблинки, чтобы рассказать правду. Они ехали не на восток. Их пунктом назначения был лагерь немедленного уничтожения в шестидесяти милях к северо-востоку от Варшавы. В Треблинке даже не ночевали.
Немцы устроили перекличку: сто девяносто два ребенка и десять взрослых. Корчак возглавил эту маленькую армию — потрепанные остатки многих поколений честных солдат, которых он воспитал в своей детской республике. На руках он держал пятилетнюю Ромчу и, возможно, Ши-монека Якубовича, которому некогда посвятил историю о планете Ро.
За ними на небольшом расстоянии шла Стефа с детьми от девяти до двенадцати лет. Там была Геня с печальными темными глазами — как у ее матери, Ева Мандельблатт (ее брат тоже жил в этом приюте до нее), Галинка Пинчонсон, которая предпочла пойти с Корчаком, а не оставаться с матерью. С ними шел Якуб, написавший поэму о Моисее, Леон со шкатулкой из полированного дерева, Митек с молитвенником своего умершего брата и Абус, который всегда слишком долго сидел в туалете.
Там были Зигмус, Сами, Ханка и Аронек, которые подписали прошение разрешить им играть в церковном саду; вечно суетящаяся Хелла; большая Ханна, страдающая астмой, и маленькая Ханна с бледной туберкулезной улыбкой; Менделек, которому снился плохой сон, и беспокойный мальчик, который не хотел покидать умирающую маму. Там был Абраша, исполнявший роль Амаля, он нес скрипку. Там были Иржик — факир, Хаимек — доктор, Адек — градоначальник и все остальные участники спектакля «Почтовое отделение» — все они шли за своим паном Доктором на встречу с Королем-мессией.
Один из старших мальчиков нес зеленый флаг короля Матиуша с голубой звездой Давида на белом фоне. Две мили — путь до вагонов старшие ребята несли этот флаг по очереди, вспоминая, наверное, как высоко поднимал голову король Матиуш, когда шел по улицам своего города к месту предполагаемой казни.
Среди учителей было немало бывших воспитанников приюта, в том числе Роза Штокман, мать Ромчи, с двумя длинными толстыми косами, совсем как у ее маленькой дочки, и ее брат Генрик, атлетически сложенный блондин, любимец девочек приюта — он перепечатывал дневник Корчака. Генрик мог бы убежать в Россию еще до падения Варшавы, но остался с отцом, старым портным. Были там Бальбина Гжиб — ее муж Феликс (в этот день он был на работе) еще мальчиком был выбран королем приюта; Генрик Астерблюм, бухгалтер приюта в течение тридцати лет; Дора Сольницкая, казначей; Сабина Лейзерович — она учила детей шить и была гимнасткой; Роза Липич-Якубовская, выросшая в приюте; Наталия Поз, секретарь приюта в течение двадцати лет, с детства болевшая полиомиелитом.
Тротуары были заполнены соседями, которым было велено стоять у своих домов во время акции. Колонна двинулась вслед за Корчаком, кто-то из учителей запел походную песню, и все подхватили: «Пусть буря бушует вокруг, мы не склоним наши головы».
Они миновали детскую больницу на улице Слиска в нескольких кварталах от приюта — там молодой Корчак семь лет работал врачом, прошли Паньску, Тварду — туда он ходил на ночные вызовы к бедным еврейским пациентам. Эти улицы были пусты, но множество глаз наблюдали за ними из-за оконных штор. Когда Юзеф Бальчерак, пришедший в гетто год назад, чтобы жить со своими родителями, увидел колонну детей из своего окна, он воскликнул: «Боже мой, они схватили Корчака!»
Сироты прошли с полмили до церкви Всех Святых на Гржибовской площади (когда-то они просили разрешить им играть в саду этого храма) и соединились с тысячами других людей, среди которых было немало детей из эвакуированных этим утром приютов и интернатов. Вместе они миновали Малое гетто, добрались до Хлодной улицы и перешли мост. Свидетели вспоминают, что самые маленькие дети спотыкались на булыжной мостовой и им помогали подняться по ступенькам моста, многие падали. Кое-кто из стоявших неподалеку поляков кричал: «Прощайте, евреи, скатертью дорога!»
Корчак вел их по Кармеличке, мимо колбасной лавки, куда по четвергам любил водить репортеров, бравших у него интервью. Михаил Зильберберг и его жена Генриетта, жившие в подвальном помещении дома на углу улицы Новолипки и Смоча, видели проходивших детей. Михаил испытал облегчение — полицейские не били и не толкали их, как это часто было с другими группами депортируемых евреев.
Процессия миновала Дзельную улицу, тюрьму Павяк и по Заменгофа двинулась к северной стене гетто. Малыши мучились от жары, они еле передвигали ноги, хныкали, просили пить, просили остановиться, но еврейские полицейские, сопровождавшие колонну, заставляли всех продолжать движение.
Ивонна Свядощ, медсестра, видела детей уже вблизи конечного пункта назначения. Она помогала матери обустроить небольшой медицинский пункт на месте эвакуированной больницы рядом с Umschlagplatz. He было смысла задаваться вопросом, почему немцы, склонные скорее убивать, чем лечить, захотели открыть это лечебное учреждение. В том, что они делали, не усматривалось видимой логики. Ивонна об этом не думала, а просто занималась делом. И только позже поняла, что этот медпункт был призван ослабить подозрения, связанные с депортацией.