Король долины
Шрифт:
Клейтон возвращался на ранчо в непроглядной ночной темноте. Он очень устал, но улыбался, радуясь своей победе. Впервые в жизни он захотел выиграть — и выиграл. Радовался как мальчишка, и от этого острее воспринимал все вокруг, отчетливее слышал шум невидимых крон на ветру. Деньги, сложенные аккуратной пачкой, приятно грели грудь; от этого на душе было светло, радостно — он редко испытывал такое. Уже подъезжая к ранчо, он услышал, как где-то в темноте заржала лошадь. Он насторожился и остановил коня.
Теперь Клейтон отчетливей услышал впереди неровные удары копыт, как будто сдерживаемая поводьями лошадь топталась на месте. Он перенес вес тела на левое стремя — седло скрипнуло, бесшумно соскользнул на землю и сразу присел в темноте. Мерина он отпустил, а сам быстро стал взбираться на холм, за которым дорога спускалась к ранчо, немного забирая вправо. Легкий ветерок дул ему в спину, поэтому по запаху он ничего не мог определить. Интересно, кому это хватило дури? Которому из них? Он вытащил револьвер из кобуры, а когда оказался наверху холма, неожиданно наткнулся на одинокого всадника — силуэт чуть выделялся на темном фоне неба и гор.
— Только шевельнись, сукин сын, и я тебя пристрелю, — сказал он.
В темноте глаза лошади сверкнули белками, всадник застыл на месте, лишь медленно повернул голову. Клейтон подкрался к нему и схватил рукой поводья. Лицо всадника проступило светлым пятном во тьме, оно склонялось все ближе… и ближе…
— Лорел! — воскликнул он. — Боже правый!
Она соскользнула с седла. Он увидел, что она совершенно окоченела на ветру и вся дрожит. Револьвер выпал из его руки и, ударившись о камень, высек искру.
— Прости меня, — прошептал он. — Я думал… я не знал… не обижайся!..
— Я ждала тебя. — Она припала к нему, пряча озябшие руки у него на груди. — Я столько часов тебя жду… Я не обижаюсь, Клей. Ни капельки.
Он обнял ее за талию, чувствуя под руками мягкое гибкое тело. Как она замерзла! Его охватило чувство скорее нежности, чем желания. Так замерзла, — а все равно ждала… Он завернул ее в полы своей теплой куртки; она, дрожа всем телом, прижалась к нему.
— Куда мы можем пойти? — еле слышно спросила она.
Он отбросил прочь остатки благоразумия и повел ее. Запах ее духов был крошечным островком тепла в холодной ночи.
— Я знаю одно место, — сказал он охрипшим голосом. — В горах. Недалеко. Там нас сам Господь Бог не найдет…
Глава двадцать седьмая
Высоко в горах западного хребта Сангре стояла заброшенная старательская хижина, укрытая в ущелье между двумя мрачными пиками. Склон был изрезан глубокими шрамами — эти следы оставили стремительные горные потоки, вздувающиеся и сверкающие под ярким весенним солнцем, наперегонки несущие талую воду с вершин вниз, к реке, через камни и кусты. Эта часть гор была совсем дикая. Охотясь в одиночку, Клейтон часто проезжал здесь. Хижина была ветхая, потрепанная ветром и непогодой, совершенно заброшенная; одиноко парящие в небе орлы знали ее лучше, чем люди. Одна стена разрушилась, доски сгнили, превратившись в труху. Но сейчас в этой хижине были люди. На твердом полу лежал Клейтон, укрытый попоной; он глубоко дышал, успокаиваясь.
На него смотрели серые с поволокой глаза Лорел. Гладкая кожа обтянулась на скулах, губы припухли. Она дождалась, пока он отдышится, а потом притянула к себе, прижала к горячей груди. Ее длинные стройные ноги искали его.
— Я не могу отпустить тебя… — шептала она.
Он сел. В темноте он едва слышал ее дыхание. Стоило ему отстраниться от ее горячего тела, и он почувствовал, как здесь холодно. Густо усеянное звездами небо заполняло пролом в стене, над дальним хребтом завис серп месяца. Он прислушался, но ничего не услышал, только заунывно выл ветер среди отвесных скал каньона, а за шумом ветра таилось морозное молчание гор. Эта тишина, такая неправдоподобная, околдовывала его…
Он вновь повернулся к Лорел. Она неутомимо гладила его по спине, длинные тонкие пальцы пытались соблазнить его, не отпустить, удержать. Она взяла его холодную руку и сжала ее бедрами. Он ощутил горячую гладкую кожу.
— Ты здесь замерзнешь, — сказал он нежно. — Ты ведь не привыкла.
Она шептала ему слова любви, и они сливались с голосом бродящего по хижине ветра, свистящего в темноте сквозь щели в прогнивших досках. Он склонился к ней, ощущая, какая она горячая и влажная, как он ей желанен. И теперь уходить было уже поздно…
Потом он пристально всматривался в темноту, вслушивался в ночь, но не слышал ничего — лишь потрескивал лед на мелких ручьях да тявкали койоты, ищущие, где бы укрыться от холода.
— Нам пора уже…
— Клей… — она прикоснулась к его руке, голос ее звучал нежно. — Такого со мной никогда еще не было. Ты ведь понял…
— Понял.
— Я не верила, что это может быть вот так. Я никогда такого не чувствовала. Он же только берет от меня, и никогда ничего не дает взамен. Он не понимает…
Клейтон попытался возразить, но почувствовал ком в горле и не смог выдавить ни слова.
— Что будем делать? — спросила она.
— Делать? А что тут можно сделать?
— Теперь я не могу вернуться к нему.
— Ты должна.
Она молчала, подыскивая слова. Она отдала все, что у нее было; она должна получить все взамен. Она любила в нем твердость и страстность — и стремилась обратить эти свойства в нежность; она хотела превратить его в нежного раба.
— Ты сказал, что любишь меня. Минуту назад ты говорил это, вот на этом самом месте. И ты знаешь, что я люблю тебя. Разве в моей жизни теперь ничего не изменилось?
— Да, — кивнул он головой, — изменилось.
— И все же ты хочешь, чтобы я вернулась к нему?
— Но ты должна! Ты его жена!
— Ладно, — сказала она презрительно. — И что же тогда остается мне, какая жизнь? Может быть, ты мне солгал? Ты так боишься сказать правду?
— О чем ты говоришь? — сказал он беспокойно.
— Я говорю, что хочу, чтобы ты был мой, только мой. И чтобы я была у тебя одна.
— А Гэвин?..
— Гэвин?! — Она тихонько вскрикнула. — Ты так его боишься! Я уеду с тобой, уеду из этой долины туда, где Гэвин нас никогда не найдет. Я брошу все, что у меня есть, ради тебя, совсем не думая о последствиях — ты понимаешь? Я брошу все! Но ты, что ты бросишь?