Король гор. Человек со сломанным ухом

Абу Эдмон

Фугас ответил, что ужинал он, как обычно, а взрыв патриотических чувств никак не связан с его желудком.

— Однако, — заявил он, — поскольку в этом дворце, полном бессмысленной роскоши, ненависть к врагу клеймят, как преступление, я лучше пойду и подышу свежим воздухом и заодно засвидетельствую свое почтение храму Славы, а уж потом залягу в кровать.

— И правильно сделаете, — сказал комиссар.

Надувшись от распиравшей его гордости, Фугас покинул театр, прошелся по бульварам и вскоре оказался перед храмом с колоннами коринфского ордера⁸⁴. По пути он громко восхищался городским освещением. В Фонтенбло господин Марту объяснил ему, как к фонарям подводится газ, и хоть он ничего не понял, сам вид веселого яркого пламени чрезвычайно его порадовал.

Подойдя к храму, от которого берет начало Королевская улица, он встал на тротуаре, собрался с мыслями и произнес такие слова:

— О, Слава, вдохновительница великих дел и вдова великого завоевателя Европы, прими почести от любящего тебя Виктора Фугаса! Ради тебя я терпел лишения, голод и холод и даже съел своего лучшего скакуна. Ради тебя я готов пренебречь любыми опасностями и принять смерть на поле боя. Ты для меня дороже счастья, богатства и власти. Я подношу тебе свои сердечные дары и жертвую собственной кровью. В ответ на мою безмерную любовь я прошу лишь твоей улыбки и лавровый венок из твоих рук!

Эта молитва дошла до ушей Святой Марии Магдалины, покровительницы церкви, прежде именуемой храмом Славы. Такое иногда случается. Бывает же так, что новый

хозяин замка получает письмо, адресованное прежнему владельцу.

Обратный путь Фугас проделал по улице Мира и Вандомской площади и по дороге поприветствовал единственное знакомое ему в этом городе лицо. Новый костюм Наполеона, стоявшего на вершине колонны, пришелся ему не по вкусу⁸⁵. Он предпочел бы, чтобы на императоре были не корона и театральное пальто, а скромная шляпа и серый редингот.

Ночь он провел беспокойно. В голове полковника теснились сотни различных проектов. Он готовил речь, которую собирался произнести перед императором, но заснул на середине фразы, а когда проснулся, тщетно пытался вспомнить ускользнувшую мысль. Ночью он раз двадцать зажигал и гасил свечу. В его мозгу мысли о Клементине мешались с воспоминаниями о войне и политическими фантазиями, но я могу вас уверить, что мысли о юной деве ни разу не отошли на второй план.

Если ночь показалась ему невыносимо долгой, то утро промелькнуло в одно мгновение. Мысль о том, что предстоит встреча с новым хозяином империи, завораживала и пугала. Ему вдруг захотелось, чтобы в его туалете чего-нибудь не хватило, чтобы из-за оплошности какого-нибудь шляпника или портного появился разумный предлог для отсрочки визита. Но все, как назло, оказались до отвращения точны. Ровно в полдень в его комнате уже были развешаны казачьи шаровары, редингот с брандебурами и красовалась знаменитая шляпа а-ля Боливар.

«Пора одеваться, — подумал Фугас. — Может случиться так, что этот молодой человек будет в отъезде. Тогда

я попрошу доложить ему о моем визите и буду ждать приглашения».

Возможно, читательницы мне не поверят, но, когда Фугас оделся, оказалось, что он по-своему красив. В рединготе с брандебурами и с черным сатиновым воротником полковник не казался ни уродливым, ни даже смешным. Его высокий рост, стройное тело, гордое выражение лица и резкие движения полностью гармонировали с костюмом ушедшей эпохи. Он выглядел странно, но не более того. Чтобы придать себе уверенности, он зашел в ресторан, съел четыре отбивные котлеты, двухфунтовый хлебец и кусок сыра и запил все это двумя бутылками вина. Вся трапеза, включая кофе и последнюю рюмочку коньяка, выпитую после кофе, продолжалась до двух часов дня. Он сам наметил это время.

Встав перед часовым на улице Риволи, Фугас слегка сдвинул шляпу на ухо, застегнул замшевые перчатки, несколько раз энергично кашлянул и уверенно потянул на себя калитку, расположенную напротив улицы Эшель.

— Сударь, — крикнул привратник, — кого вы ищете?

— Императора.

— У вас имеется письменное приглашение?

— Полковник Фугас в этом не нуждается. Можешь поинтересоваться у того, кто парит над Вандомской площадью, он подтвердит, что имя Фугаса всегда было символом отваги и преданности.

— Вы были знакомы с первым императором?

— Да, дружок, я говорил с ним так же, как сейчас разговариваю с тобой.

— Да что вы! Сколько же вам лет?

— Семьдесят, если отсчитывать по календарю, и всего лишь двадцать четыре, если мерить историческими событиями.

Привратник поднял глаза к небу и пробормотал: «Еще один! Уже четвертый на этой неделе!»

Он подал знак какому-то маленькому господину, одетому во все черное и курившему трубку у входа в Тюильри, затем положил руку на плечо Фугаса и спросил:

— Друг мой, вы желаете видеть императора?

— Я тебе уже говорил об этом, несносный!

— Хорошо, сегодня вы с ним встретитесь. Видите того господина с трубкой? Это распорядитель. Он вас отведет. Но императора сейчас нет во дворце. Он за городом. Вам ведь все равно, не так ли? Вы ведь можете съездить за город?

— Конечно, ни черта со мной не случится!

— Тем более что вы не пешком туда пойдете. Вам уже подали фиакр. Вперед, друг мой, и ведите себя разумно!

Две минуты спустя Фугас в сопровождении агента ехал в бюро комиссара полиции.

Его задержание прошло гладко. Комиссаром оказался тот же самый полицейский, который накануне беседовал с ним в Опере. Вызванный врач заявил, что Фугас страдает навязчивой идеей и наверняка является клиентом Ша-рантона⁸⁶. Все было проделано очень вежливо и мило, так что полковник ни разу не насторожился и не понял, какая судьба ему уготована. Он только решил, что вся эта церемония несусветно затянулась, и принялся обдумывать прочувственные фразы, с которыми он вскоре обратится к императору.

Наконец все было готово к поездке. Фиакр стоял на прежнем месте. Провожатый раскурил трубку, что-то сказал кучеру и сел слева от полковника. Экипаж резко взял с места, доехал до бульваров и двинулся в направлении площади Бастилии.

Они довольно быстро добрались до ворот Сен-Мартен. Фугас, сидя у застекленной дверцы, продолжал готовить свою вступительную речь. Внезапно прямо перед носом у нашего мечтателя проскочила коляска, запряженная двумя великолепными рыжими кобылами. Какой-то толстяк с седыми усами обернулся и крикнул: «Фугас!»