Король гор. Человек со сломанным ухом
Шрифт:
— Черт побери, вы просто великолепны! Похоже, из-за привычки одерживать победы над женским полом у вас помутился разум. На голове у вас моя шляпа, вы забрали ее и Бог с ней! Но выходит, что и свою невесту я должен вам уступить, потому что она немного похожа на вашу девушку из Нанси? Вам пора остановиться!
— Друг мой, как только ты купишь мне новую шляпу, я верну тебе твою, но не проси меня отказаться от Клементины. Почему ты решил, что она откажется от меня?
— Я в этом уверен!
— Она любит меня.
— Вы просто сошли с ума!
— Ты видел ее у моих ног.
— Это неважно. Это все от страха, от уважения, от суеверного чувства, да хоть от самого черта, но только не от любви!
— После шести месяцев брака все станет ясно.
— Но разве сами вы свободны? — воскликнул Леон. — Ведь где-то есть другая, настоящая Клементина, которая всем пожертвовала ради вас, и по отношению к ней существует долг чести! Разве полковник Фугас глух к голосу чести?
— Ты что, смеешься надо мной?.. Ты хочешь, чтобы я женился на шестидесятичетырехлетней женщине?
— Вы обязаны это сделать, если не ради нее, то ради собственного сына.
— Мой сын уже большой мальчик. Ему сорок шесть лет, и он не нуждается во мне.
— Он нуждается в вашем имени.
— Я усыновлю его.
— Закон этого не позволит! Вам еще нет пятидесяти лет, а он должен быть не меньше, чем на пятнадцать лет младше вас.
— Ну что ж, я признаю его, женившись на Клементине.
— Как, интересно, она признает его сыном, если он больше чем в два раза старше ее?
— Но тогда и я не смогу его признать и уже поэтому мне нет надобности жениться на старухе! И вообще, что мы все твердим о сыне, который, возможно, уже мертв?.. Господи, что я говорю!.. Наверное, он еще жив... Я люблю, и я любим, это ясно, как божий день, а ты на нашей свадьбе будешь другом жениха!
— Придется подождать! Мадемуазель Самбукко несовершеннолетняя, а ее попечителем является мой отец.
— Твой отец благородный человек. Он не унизит себя отказом выдать ее замуж.
— Но он не может не поинтересоваться положением, рангом и состоянием, которые вы предложите его подопечной.
— Мое положение — полковник. Мой ранг — полковник. Мое состояние — жалованье полковника. И не забывай о данцигских миллионах! Как бы мне самому не забыть... Вот мы и дома. Дай мне завещание этого старичка, на котором был сиреневый парик. А еще дай мне книги по истории, все книги, в которых говорится о Наполеоне.
Молодой Рено печально выполнил указание хозяина, которого он сам себе отыскал. Он отвел Фугаса в просторную комнату, выдал ему завещание Мейзера, предоставил в его распоряжение всю библиотеку и пожелал своему смертельному врагу доброй ночи. Полковник насильно обнял его и сказал: «Я никогда не забуду, что это ты подарил мне жизнь и Клементину. До завтра, благородное дитя моей родины. До завтра!»
Леон спустился на первый этаж, прошел через столовую, в которой Готон протирала стаканы и столовое серебро, и отправился к родителям, ожидавшим его в гостиной. Гости давно разошлись, свечи были погашены. Лишь одинокая лампа освещала пустое пространство. Два мандарина неподвижно сидели в своем темном углу на этажерке и, казалось, размышляли о непостоянстве фортуны.
— Ну как там? — спросила госпожа Рено.
— Он в своей комнате и окончательно сошел с ума. Впрочем, у меня есть идея.
— И то хорошо! — сказал отец. — А вот мы уже ни на что не способны. Мы совсем отупели от душевной боли. Теперь главное — не ссориться с ним. Эти солдаты империи были страшные забияки.
— Я его совсем не боюсь. Просто я переживаю по поводу Клементины. Как нежно и покорно она слушается этого проклятого болтуна!
— Сердце женщины — это неразрешимая загадка. Так что ты собираешься делать?
Леон стал подробно излагать свой план, который пришел ему в голову еще на улице, пока он разговаривал с Фугасом.
— Самое главное, — сказал он, — это освободить Клементину от его влияния. Если завтра он уедет, тогда вновь восторжествует разум, и послезавтра мы поженимся. Это главное, а с остальным я сам разберусь.
— Но как мы отделаемся от этого психа?
— Есть только один, причем верный, способ: мы должны воспользоваться терзающей его страстью. Такие люди могут вдолбить себе в голову, что они влюблены, но в глубине души они любят один только порох. Мысли Фугаса следует направить в русло военных идей. В этом смысле завтрак у командира 23-го полка будет очень кстати. Сегодня я успел ему сказать, что в первую очередь он должен потребовать, чтобы ему вернули звание и эполеты, и он заглотил этот крючок. Следовательно, он поедет в Париж. Там он, возможно, встретит знакомых ему старых вояк и в любом случае захочет вернуться на военную службу. В результате он будет занят по горло и забудет о Клементине, которую я спрячу в надежном месте. Наше дело — обеспечить его необходимыми средствами, но денежные траты ничего не значат в сравнении со спасенным семейным счастьем.
Госпожа Рено, любившая, чтобы во всем был порядок, отнеслась к благородству сына с легким неудовольствием.
— Этот полковник — неблагодарный тип, — сказала она. — Мы и так много сделали, вернув его к жизни. Теперь пусть он сам выпутывается!
— Нет, — возразил отец. — Мы не можем отпустить его голым и босым. Благодеяние обязывает.
Обсуждение продолжалось больше двух часов и было прервано ужасающим грохотом. Можно было подумать, что рушится дом.
— Опять он! — воскликнул Леон. — Похоже, у него приступ бешенства!
Он пулей взлетел наверх. Родители бежали за ним. На полу у самой двери стоял подсвечник с горевшей свечой. Леон поднял его и толкнул приоткрытую дверь.
Скажем прямо: охватившие его надежда и радость пересилили опасливое чувство. Ему уже казалось, что он избавился от полковника. Но открывшееся зрелище резко изменило ход его мыслей, и наш безутешный жених расхохотался истерическим смехом. Взбегая на второй этаж, он явственно слышал звуки ударов и пощечин. Но в комнате перед взором пораженного Леона предстало нечто бесформенное, которое каталось по паркету в пылу безнадежной борьбы. Ничего больше с первого взгляда разглядеть не удалось. Но вскоре в тусклом свете свечи стал виден Фугас. Полковник боролся с Готон, словно Иаков с ангелом. Леон сконфузился и сбежал в свою спальню.
Оказалось, что полковник заснул, уронив голову на историю Наполеона, и даже не успел потушить свечу. И вот Готон, покончив с делами, заметила, что из-под двери пробивается луч света. Тут она вспомнила о бедном Батисте, который, возможно, все еще маялся в чистилище из-за того, что когда-то упал с крыши. В надежде, что Фугас мог бы рассказать ей о бывшем возлюбленном, она
несколько раз постучала в дверь, сначала потихоньку, а затем гораздо сильнее. Полковник не отзывался, свеча продолжала гореть, и служанка решила, что тут что-то не так. От огня могла вспыхнуть занавеска, и тогда загорелся бы весь дом. Она поставила подсвечник на пол, открыла дверь и на цыпочках пошла тушить свечу. Но то ли перед глазами спящего мелькнула подозрительная тень, то ли под ногой толстой, как колода, Готон скрипнул паркет, только Фугас спросонья услышал шуршанье ее платья, вспомнил какое-то похождение из тех, что оживляли гарнизонную жизнь при Первой империи, и стал тянуть руки, призывая к себе Клементину. Готон, которую схватили за корсаж, отвесила ему в ответ такую неженскую оплеуху, что полковник решил, что на него напал мужчина. Обмен ударами кончился тем, что противники в обнимку покатились по паркету.