Король лжи
Шрифт:
– Я хочу, чтобы ты нашел ее, Хэнк.
– Тысяча чертей, Ворк! Зачем?
Я не хотел говорить этого, потому что не это было главным, к тому же я довольно плохо себя чувствовал. Но Хэнк должен был услышать.
– Она – больше чем моя подруга, о'кей? Она – мое алиби.
– Что? – Лицо Хэнка выразило недоверие.
– Я был с ней, когда застрелили Эзру. Я был на ферме Столен.
– Ну, Господи, Ворк. Почему ты сразу не сказал мне?
– Из-за Джин, Хэнк. Но есть еще кое-что. Надеюсь, что ошибаюсь.
– Что именно? – спросил Хэнк.
– Думаю, Алекс знала, что Ванесса является моим алиби. Возможно, она следила
Хэнк проникся моим открытием.
– Я найду ее, Ворк. – Он не улыбался. – Живой или мертвой. Я найду ее.
– Найди ее живой, Хэнк, – попросил я, но он не ответил. Он глянул на меня и перевел взгляд на дорогу.
– Твой автомобиль возле больницы? – спросил он.
– Да, там.
Когда мы подъехали к больнице, я показал на микроавтобус доктора Стоукса.
– Я хочу, чтобы ты съездил домой, – сказал мне Хэнк.
– Зачем? Там у меня ничего нет.
– Действительно, – согласился он. – Но кое-что все-таки есть. Зубная щетка, бритва, одежда. Возьми все это дерьмо и найди комнату в мотеле, подальше от трассы Не слишком далеко, там, где ты сможешь отлежаться дет, или два. Вымойся. Поспи немного. Как только я найду Ванессу, мы пойдем к Миллз. Но я не хочу этого делать, пока у нас не будет подтвержденного под присягой алиби.
Я вышел из автомобиля, облокотился на открытую дверцу.
– Что ты собираешься делать?
– Свою работу, Ворк. Если ее можно найти, я найду ее. Как только устроишься, дай мне знать, где ты. Позвони на мобильный.
– Не думаю, что я смогу сидеть просто так. – Я подбирал слова, чтобы выразить то, что чувствовал. Это было трудно. – Я не хочу больше прятаться.
– Двадцать четыре часа, Ворк. Тридцать шесть максимум.
– Мне это не нравится. – Я стал закрывать дверцу.
– Эй! – окликнул меня Хэнк. Я обернулся, и тогда он сказал: – Не задерживайся дома, хорошо? Вошел и вышел. Миллз уже может искать тебя.
– Я понимаю, – кивнул я и проследил за тем, как он уезжает.
Сев в микроавтобус, я поехал домой. Я смотрел на высокие стены, когда-то выкрашенные белой краской, которая затем посерела и облупилась. Барбара всегда говорила, что у этого дома хорошие кости, и в этом она была права; но сердце его билось вместе с нами, проживающими внутри. Вместо смеха, тепла и радости была пустота, своего рода гниль, и я поразился собственной слепоте. Интересно, может быть, алкоголь сделал все это терпимым? Или кое-что еще, некоторая внутренняя неудовлетворенность? Возможно, ни то, ни другое. Говорят, если опустить лягушку в кипящую воду, она из нее выпрыгнет. Но поместите ту же самую лягушку в холодную воду и медленно нагревайте ее, тогда лягушка будет сидеть спокойно, пока ее кровь не закипит. Она позволит сварить себя живьем. Вероятно, так же было со мной и я походил на ту лягушку.
Я подумал о том, что сказал Хэнк. Его сердце билось в правильном месте. В этом отношении его голова тоже работала правильно. Но я не мог идти в гостиницу. Не мог спрятаться и ждать, что все пройдет само собой. Если Миллз приехала за мной, значит, так тому и быть. То же самое касалось Алекс.
«Что сделано, то сделано», – подумал я и вошел внутрь.
Я нашел Барбару в кухне – она застыла от неожиданности в десяти футах от двери. На долю секунды ее лицо приняло растерянное выражение, потом ее губы растянулись в полуулыбке, и она побежала навстречу мне. Я стоял на месте, выпрямившись и одеревенев, пока она обнимала меня и прижимала к себе.
– О Ворк! О дорогой! Мне так жаль, что я не встретила тебя в тюрьме. Я просто не могла. – Слова быстро сыпались из ее чрезмерно подвижного рта, так что я ощущал их на своей шее с глубоко въевшейся тюремной грязью, и это выбивало меня из колеи. Она отступила на шаг, взяла мое лицо в руки. Ее слова набирали скорость на скользкой трассе. Они наезжали друг на друга, сталкивались и падали. Слова были мягкими и слишком сладкими, подобно забытому на солнце шоколаду, – Люди смотрели на меня, ты знаешь, – говорила она. – По тому, как иногда люди смотрят, я знаю, о чем они думают. Я понимаю, что это не оправдание, если учесть то, через что ты прошел, но тем не менее… Я не могла пойти туда, в тюрьму, чтобы порадовать тебя, поскольку знала: нам от этого не будет хорошо. Поэтому, когда появился мистер Робине, я попросила его встретить тебя. Надеюсь, что все было о'кей. Но ты не пришел домой и не позвонил, и я не знала, что думать, – Она набрала воздуха. – Мне так много хотелось сказать тебе, что я не могла ни о чем думать.
Она затихла, но я ничего не отвечал, и наступила неловкость. Барбара убрала руки с моего лица, погладила меня по плечам и опустила руки.
– Что это было? – спросил я. Она выглядела удивлен ной, как будто не ожидала, что я в конце концов заговорю. – Что это было, о чем ты хотела поговорить со мной?
Барбара рассмеялась, но этот смех секундой позже умер. Она не смотрела мне в лицо.
– Ты знаешь, милый. Главным образом только о том, что я люблю тебя. Что верю в тебя. Вот это. – Наконец она рискнула взглянуть мне в глаза. – Я надеялась, что именно это ты хотел бы услышать, особенно в такое трудное время.
– Очень деликатно с твоей стороны, – сумел я сказать из любезности.
Она действительно покраснела и улыбнулась. Опустила глаза, как будто ее тщательно ухоженные ресницы все еще могли соблазнить меня. Когда она подняла взгляд, ее неуверенность исчезла. Голос окреп, и она схватила меня за плечи.
– Послушай, Ворк. Я знаю, что это трудно. Но мы пройдем через это, о'кей? Ты невиновен. Я знаю. Обратной дороги в тюрьму нет. Все пройдет, и у нас все будет прекрасно. Мы снова будем великолепной парой, как в прежние времена. Люди станут смотреть на нас и говорить: «Какая великолепная пара!» Надо только подождать, пройти через это вместе.
– Вместе, – механически повторил я, думая о лягушке.
– Это просто жизненное затруднение. Огромное и прискорбное, но затруднение. И все. Мы сможем с ним справиться.
Я моргнул и на сей раз чуть ли не воочию увидел лягушку. Вода пузырилась, и ее кровь начала закипать. Я хотел крикнуть, дабы предупредить ее, но не сделал этого; и пока я наблюдал, ее глаза испарились. Уф! Прямо из глазниц.
– Мне необходимо принять душ, – заявил я.
– Хорошая идея, – согласилась Барбара. – Прими горячий душ, и, когда выйдешь из душа, мы выпьем. Выпьем, и все будет хорошо. – Я повернулся, но она заговорила снова, причем настолько мягко и тихо, что я почти ничего не слышал. – Как в былые времена, – шептала она, Я посмотрел ей в глаза, но они были непроницаемы, а губы изогнулись в ту же самую полуулыбку. – Я люблю тебя, милый, – проворковала она. Я вышел из кухни, иона продолжала говорить мне вслед еле слышным голосом. – Добро пожаловать домой.