Король на именинах
Шрифт:
– Кровопийцы, – прошептал Монгол, – что ж ко мне не летите? Стариковская кровь не по нутру? Молодой крови хотите?
Просторный дом был наполнен тихими звуками. Где-то внизу открылась дверь, но лишь только второго этажа достигла мелодия песни, тут же звук в приемнике уменьшили. Зажурчала вода… Скрипнула половица, застрекотал сверчок…
Монгол вслушивался, наклонив голову, будто пытался различить в ночном доме еще один звук.
– Я знаю, ты давно поселилась у меня. И раньше по пятам ходила, но я молод был, быстрее тебя бегал.
Среди стволов старых сосен замелькали светлые полосы, и только потом послышалось тихое урчание мотора. Монгол откатил коляску от балкона и ткнул кочергой в рдеющие угли камина.
– Подкинь-ка дров, прохладно, – крикнул он.
И тут же в комнату заглянул охранник, без лишних слов подбросил в жерло камина сухих березовых дров. Вопросительно посмотрел на казначея общака.
– И пацанам скажи, чтобы смотрели в оба.
Охранник кивнул, вскоре его шаги уже раздавались на лестнице.
Пашка-Крематорий выплюнул за окно джипа жевательную резинку. Мята еще приятно щекотала горло.
«Все, сдался Монгол, – подумал он, глянув на освещенные окна верхнего этажа кирпичного дома, – о сходняке разговор поведет».
«Гранд Чероки» замер у закрытых ворот.
– Посигналить, – спросил водила, – или выйти постучать? Словно не слышат.
В воротах открылась калитка, и к машине вышел худой сумрачный уголовник лет тридцати. Единственной живой деталью на его бесстрастном лице был шрам, пролегший наискосок – от переносицы до скулы.
– Монгол ждет, – блатной меланхолично прихлопнул комара на щеке, – а ты, «браток», в тачке посиди.
Пашка-Крематорий поднимался по неширокой лестнице на второй этаж, в доме пахло лекарствами, как в больнице. Мясистые кактусы и алоэ в керамических кашпо стояли по обе стороны коридора. Он переступил порог комнаты. Ярко горели дрова в камине, старый казначей кутал ноги в клетчатый плед. Желтая, словно обтянутая пергаментом ладонь Монгола на мгновение выскользнула из-под пледа и снова исчезла в складках. Казначей присесть не предложил.
«Злость затаил, что не по его вышло», – подумал Пашка и тем не менее обратился к хозяину дома с полным уважением.
– Извини, что телефон отключил. Не думал, что среди ночи понадоблюсь.
– Мне твои извинения не нужны, – хриплый голос Монгола звучал зловеще, – думаешь, всех развел? И теперь общак у тебя под ногами окажется?
– Что с тобой, – Пашка нервно оглянулся, – какое развел?
– Ты Карлу «филки» предложил в обмен на фирму. Подставить решил? Думал, не откажется?
– Он сам себя в другом подставил. Я его спасти хотел. Ему и предъявляй, а не мне.
– Предъявлять? Не буду. Ты лучше меня свои грехи знаешь…
– Что ты на понт меня берешь? – Пашка почувствовал движение за спиной и тут же
Он не успел обернуться, двое блатных схватили его, тонкая шелковая удавка плотно обвила шею. Как Пашка-Крематорий ни упирался, его поставили на колени.
– Сдохни, сука. Жаль только, что похоронят тебя как человека. И семье помогут. Жене даже тратиться не придется. Могила-то у тебя уже есть, – неожиданно звонко проговорил Монгол.
– Это все Артист…
– Артист тебя и сдал, с потрохами.
Пашка-Крематорий подозревал, что когда-нибудь подобное случится, но в мыслях ему представлялось, что произойдет это через долгие годы. Иллюзий не строил, мир, в котором он жил, не знал жалости. Как не знал ее и он сам. Единственное, на что он мог надеяться сейчас, – смерть окажется быстрой.
– Помолиться дай, другого случая у меня уже не будет… – Голос Пашки сорвался.
– Пусть помолится, – разрешил Монгол и отвел взгляд, – пока молиться будешь, припомни, куда общаковые «филки» запропастились. Скажешь – на том свете зачтется.
Петля удавки чуть ослабла. Пашка-Крематорий покорно опустил голову, губы его беззвучно шевелились…
Пашка рванулся вперед резко, неожиданно ударив ногой стоявшего за ним блатного с намотанной на пальцы удавкой. Черная шелковая лента соскользнула с ладони.
– Сам сдохнешь! – прорычал Пашка, смыкая сильные руки на морщинистой шее Монгола.
Он уже не надеялся спасти свою жизнь, но хотел утащить следом за собой на тот свет и казначея, вынесшего ему приговор. Блатные замешкались всего на секунду, а когда уже схватили Пашку, тот безвольно повис в их руках. На его груди расплывалось алое пятно, голова дергалась. Он еще пытался что-то произнести, но кровь хлынула горлом.
Монгол вздохнул и глянул на тонкое полированное лезвие стилета в своей левой руке – даже капли крови на металле не осталось, так быстро он успел нанести два удара – в сердце и в яремную впадину. Стилет вновь исчез в складках клетчатого пледа.
– Падаль уберите с глаз подальше, – Монгол говорил спокойно, размеренно, будто только что и не находился на краю гибели, – жаль, что припомнить про «филки» не успел.
Мертвое тело Пашки-Крематория охранники закатали в забрызганный кровью ковер и вытащили из комнаты.
Водила Пашки-Крематория дремал за рулем.
– Братан, – услышал он и вскинул голову.
Тот самый уголовник, который встретил его у ворот, снова стоял возле машины. Водиле почудилось, что у него просто хотят попросить закурить, так буднично прозвучало «братан». Он потянулся за пачкой сигарет.
– Заводи и уезжай, – лицо говорившего, искаженное шрамом, было вполне доброжелательным.
– А как же…
– Хреново твоему боссу стало, очень хреново, – процедил урка, – так хреново, что тебе нового хозяина искать придется. Загони машину в гараж и можешь утром на работу не приходить. Сюда ты его не привозил.