Король-одиночка
Шрифт:
– Я провожу тебя?
– Нет. – При мысли о том, что Петрос поднимется с ней в номер, Марго стало тошно. Стараясь скрыть резкие ноты в голосе, она пояснила: – Хочу пройтись.
– Я с тобой? – попросил он.
– Нет! – отрезала Марго.
– Жаль. – Петрос не стал настаивать, видя, что она вот-вот выйдет из себя. – До вечера? Я приеду за тобой?
– Заметано.
Петрос улыбнулся. Не сводя глаз с Марго, сел в машину и дал газ.
Марго медленно шла по тротуару, поглядывая на стеклянные витрины магазинов. Рядом бесконечным потоком ползли машины. Она не заметила, как от этого потока отделилась серая «БМВ» и остановилась за ее спиной. Не заметила, как двое мужчин
– Деметра! Кали мера, ципанос!
– Сдурел? Какая я тебе Деметра? – миролюбиво выругалась Марго, уже привыкнув к решительным способам афинских аборигенов приставать на улицах. Она попыталась сбросить обнявшую ее руку, но, к ее удивлению, ничего не выходило.
– Да вольтанулся ты, что ли? Брысь! – женщина рванулась, но безуспешно. Смуглый, небритый грек улыбался и тянул ее в машину. Испуганная Марго приготовилась заголосить, но широкая ладонь моментально зажала ей рот. Перед глазами блеснул край витрины, белый диск солнца – и Марго оказалась в полутьме «БМВ», которая тут же рванула с места.
– Нэ со, на гэя? [39]
– А ту со камьян? Ну, дыкхэс – бэшел [40] … Да не дергайся, сука, – зарежу!
Еще до этих слов Марго поняла – не греки. Но отбиваться в самом деле было опасно: в бок упиралось лезвие. Онемев от ужаса, она вжалась в кожаное сиденье.
Машина остановилась полчаса спустя на одной из окраин: Марго не могла определить, где именно. Ее вывели в тесный двор перед двухэтажным домиком, стены которого почти целиком скрывал разросшийся виноград.
39
Ну, что – не шла?
40
А ты чего хотел? Ну, видишь – сидит…
– Вы кто? Чего надо? Зачем? – спрашивала она цыган. Их глаз не было видно за темными очками, усмешки были неприятными.
– Иди, иди.
Вырываться было бесполезно. Ее провели в дом, заставили подняться на верхний этаж. Оказавшись в маленькой комнате, темной из-за закрытых ставней, Марго успела увидеть лишь белую пластиковую табуретку, грязные стены в потеках – и сильная пощечина сбила ее с ног.
Еще удар, еще, еще… Марго не могла даже подняться с пола. Перед глазами повисла красная пелена, во рту было горько от крови. Ее били как мужчину, с силой, не жалея ни груди, ни живота, не давая даже заслониться. Сквозь шум в ушах она слышала смех, непонятные гортанные слова, собственный крик. Потом вдруг все прекратилось. Боясь шевельнуться, она сглотнула кровь, медленно приоткрыла набухшие веки. Сквозь багровый туман увидела того цыгана, который держал ее в машине. Он улыбался и расстегивал штаны.
– Замуж отдам! Женю к чертовой матери! В Парубанки отправлю! Всю душу вы мне вымотали! Дэвла, за что такое наказание! – Белка ожесточенно шлепала по лужам, таща за собой хнычущих двойняшек. Сзади на безопасном расстоянии следовали Симка с Яшкой, а в самом конце процессии шествовала Лялька.
– Сто раз говорила – старье к тете Маше не надевать! Ты во что вырядилась, невеста без места? Есть же платье зеленое с рукавами! Юбку бархатную бы надела, все равно без пользы висит! На кого ты похожа, страшилище вокзальное?
Симка, к которой относилась эта педагогическая тирада, независимо фыркнула и украдкой вытерла нос рукавом потертой кофты. Яшка сочувственно протянул ей сигарету. Симка прикурила, выпустила в сторону клуб дыма.
– Белка, курить хочешь?
– Давай, – буркнула женщина. Ворчала она больше для порядка: настроение было прекрасным.
Вчера она первый раз выступила со Славкой в ресторане. Этому событию предшествовали долгие и упорные бои на семейном фронте. Рогожин уже знал, что жена учится петь, но считал это забавой и принимать ее всерьез отказывался напрочь. Потребовалось вмешательство тяжелой артиллерии в лице Марии, чтобы он, стиснув зубы, согласился на Белкин «выход». Вырвав у брата согласие, Мария развила бурную деятельность. В считаные дни был распорот, урезан и перешит эстрадный костюм самой Марии. Белка, затянутая в ярко-алый шелк, с блестящими монистами на шее и в маленьких черных туфельках на ногах оказалась такой хорошенькой, что даже Славка, увидев ее, растерянно пробормотал:
«Ну, знаете, девки… Ее там украдут еще!»
«О, это пока цветочки, радость моя! – заверила Мария, распуская смущенной Белке косы и вкалывая в них атласную розу. – Помяни мое слово, из-за нее гаджэ ресторан приступом брать будут!»
Сама Белка ужасно трусила. Ее беспокоило не столько то, как она споет, сколько реакция «ресторанных» цыган на ее появление. Когда она, намытая до блеска, с костюмом под мышкой, вошла с мужем в артистическую ресторана, десять пар глаз уставились на нее. Стоя под этим обстрелом, Белка мучительно желала стать маленькой-маленькой, как букашка, и забиться в щель. Но Славка вытащил ее из-за своей спины и подтолкнул к «главному»:
«Дядя Коля, это моя жена. Будет петь со мной».
«Да на здоровье».
В ту же минуту у Белки отлегло. Выпустив руку мужа, она решительно направилась к группке молодых цыганок:
«Добрый вечер, чаялэ. Я – Белка. Где здесь переодеться можно?»
То ли «ресторанные» растерялись от нахальства «вокзальной» девчонки, то ли еще не решили, как вести себя с ней, но никаких гадостей в этот вечер Белка не получила. Ей довольно дружелюбно показали артистическую, одолжили лак для волос, посоветовали не пить воды перед выходом в зал («А то, знаешь, ка-а-ак приспичит посреди пляски!..») и даже угостили чашкой кофе. Белка, до этого никогда не пробовавшая кофе, нашла его жуткой мерзостью, но вежливо заглотала все до конца.
Цыганское шоу начиналось в десять часов. Переодетая, в новом костюме и с распущенными по плечам волосами, Белка вышла вместе со всеми на эстраду. Зал был полон: вечерние туалеты женщин, строгие костюмы мужчин, гладкие прически, золото часов и бриллиантовый блеск. Белка вспыхнула от радости, увидев Марию, сидевшую в черном платье за столиком у стены. Цыгане ансамбля тоже заметили ее, весело замахали. Мария подняла в ответ бокал с вином, улыбнулась. Незаметно показала Белке большой палец.
И все-таки сердце Белки ушло в пятки, когда Рогожин тронул гитарные струны и чуть заметным жестом велел ей подойти к микрофону. Все цыгане смотрели на нее. Аккорд, перебор, последний взгляд друг на друга – и…
«Довели они меня, твои черные глаза…»
Когда песня кончилась, Белка была ни жива ни мертва. Даже аплодисменты, раздавшиеся из-за столиков, не заставили ее улыбнуться. Славке пришлось ткнуть ее в бок, чтобы заставить поклониться. А в следующую минуту цыгане хватили веселую «Бричку», и на эстраду, придерживая шлейф платья, поднялась Мария.
«Девочка! Умница! – она обняла Белку. Прошептала на ухо: – Лучше всех, правда… А теперь иди пляши. И пусть эти все наших знают!»
Вечер прошел как в чаду. Уже глубокой ночью, в машине, по дороге домой Белка робко спросила у мужа: