Король-олень
Шрифт:
— Даже с ее братом? — спросил Мелеагрант, но Гвенвифар, поднырнув под его рукой, увидела входящего в зал Эктора и позвала:
— Приемный отец! Пожалуйста, будь рядом со мной! И вели сэру Лукану разыскать мою служанку!
Старик медленно поднялся по лестнице вслед за ними, и Гвенвифар оперлась на его руку. Мелеагранту это явно не понравилось. Они подошли к покоям, которые некогда занимала Альенор; сама Гвенвифар жила в маленькой комнате, расположенной немного дальше. Мелеагрант открыл дверь. В покоях пахло сыростью и затхлостью, и Гвеьгхвивар заколебалась. Возможно, ей стоит все-таки спуститься обратно в зал и потребовать, чтобы они немедленно перешли к обсуждению дел; вряд ли она сможет привести себя в порядок или отдохнуть в
— Нет, старик, тебе не сюда, — внезапно произнес Мелеагрант, развернулся и с силой оттолкнул сэра Эктория. — Моя госпожа больше не нуждается в твоих услугах.
Экторий пошатнулся и потерял равновесие, и за этот миг Мелеагрант успел втолкнуть Гвенвифар в комнату и захлопнуть за ней дверь. Она услышала скрежет засова, и, оступившись, упала на колени; подхватившись, Гвенвифар обнаружила, что, кроме нее, в покоях никого нет. На ее стук в дверь никто не отозвался.
Выходит, Моргейна оказалась права? Что они сделали с ее свитой? Неужели они всех перебили, даже Эктория и Лукана? Комната, в которой Альенор родила ребенка и впоследствии скончалась, была холодной и сырой. На огромной кровати сохранились лишь какие-то клочья льяной простыни; пол устилала прелая солома. Старый резной сундук Альенор стоял на прежнем месте, но дерево сделалось затертым и грязным, да и сам сундук был пуст. Очаг был забит золой; похоже, здесь много лет не разводили огонь. Гвенвифар стучала в дверь и кричала, пока у нее не заболели руки и горло. Она проголодалась и устала, и ее мутило от здешней вони и грязи. Но дверь даже не дрогнула под ее ударами, а окно было слишком маленьким, чтоб через него можно было выбраться наружу — а кроме того, до земли было больше двадцати футов. Она оказалась в плену. В окно виден был лишь заброшенный скотный двор, по которому бродила одинокая дряхлая корова и время от времени тоскливо мычала.
Прошло несколько томительно медленных часов. Гвенвифар уяснила две веши: что ей не выбраться отсюда самостоятельно и что ей не удастся привлечь внимание людей, которые захотели бы выпустить ее отсюда. Ее сопровождающие исчезли — погибли или оказались в заточении. В любом случае, прийти к ней на помощь они не могли. Служанку и пажа тоже могли убить — и уж точно не собирались к ней подпускать. Она осталась совсем одна и оказалась во власти человека, который, вероятно, попытается сделать ее заложницей.
Скорее всего, ей самой ничего не грозило. Как она говорила Моргейне, все притязания Мелеагранта основывались на том, что он якобы являлся единственным оставшимся в живых сыном ее отца; бастард — но все же бастард королевской крови. И все-таки одна лишь мысль о хищной улыбке Мелеагранта, о соседстве его огромного тела повергала Гвенвифар в ужас. Он вполне мог обойтись с ней сколь угодно дурно или даже попытаться силой вынудить ее признать его наместником этой страны.
Прошел день. В щель между ставнями пробился солнечный луч, медленно пересек комнату и снова исчез. Начало темнеть. Гвенвифар прошла через покои Альенор в маленькую комнатку, где некогда, еще в детстве, жила она сама. Темная тесная комнатка, обычный чуланчик, внушала ощущение защищенности; кто сможет обидеть ее здесь? Комнатка была грязной и затхлой, солома на полу заплесневела, но это не имело значения. Гвенвифар умостилась на кровати и завернулась в плащ. Потом она сходила в большую комнату и попыталась подпереть дверь тяжелым сундуком Альенор. Она поняла, что очень боится Мелеагранта и еще больше боится его воинов, на вид сущих разбойников.
Конечно же, он не позволит им грубо обходиться с ней; ведь у Мелеагранта был один-единственный товар для сделки — ее безопасность. «Артур убьет его», — сказала себе Гвенвифар. Если он хоть пальцем к ней прикоснется, Артур убьет его.
«А действительно ли Артур будет волноваться обо мне?» — в отчаянии подумала Гвенвифар. Все эти годы он был добрым любящим мужем и обращался с ней с глубоким почтением, но, возможно,
«Я бы на месте Артура не стала ничего предпринимать против Мелеагранта. Я бы сказала, что раз он меня заполучил, то может оставить себе и делать, что ему угодно».
Но чего же хочет Мелеагрант? Если она, Гвенвифар, умрет, никто больше не сможет оспаривать его права на трон Летней страны. Правда, у нее было несколько племянников и племянниц, детей ее сестер, но они проживали далеко и, возможно, ничуть не интересовались этой землей или даже вовсе ничего не знали о ней. Возможно, Мелеагрант собирается просто убить ее или заморить голодом. Настала ночь. Один раз со стороны скотного двора донесся топот копыт и чьи-то голоса; Гвенвифар подбежала к окну и выглянула наружу, но не увидела ничего, кроме тусклого света факела. Она кричала так, что едва не сорвала голос, но никто даже не взглянул в сторону окна и никак не дал понять, что услышал ее крики.
Посреди ночи, ненадолго погрузившись в беспокойный, полный кошмаров сон, Гвенвифар вдруг вскинула голову: ей почудилось, будто ее зовет Моргейна. Королева рывком уселась на грязной кровати, до боли вглядываясь во тьму. Но нет, она по-прежнему была одна.
«Моргейна, Моргейна! Если б только ты сумела увидеть меня при помощи своего колдовства, если бы ты сказала моему господину, когда он вернется, что Мелеагрант — грязный лжец, что он заманил меня в ловушку…» Но тут ей подумалось: а вдруг Бог разгневается на нее за то, что она уповает на колдовство Моргейны? Она принялась тихо молиться, и, в конце концов, монотонность молитвы убаюкала ее.
На этот раз королева спала крепко, без снов. Проснувшись, Гвенвифар почувствовала, что у нее пересохло во рту, и осознала, что вот уже целые сутки сидит в этих пустых грязных покоях. Ее терзали голод и жажда, ее мутило от здешнего зловония, — а вонью теперь тянуло не только от прелой соломы, но и из угла, который ей пришлось использовать под отхожее место. Сколько они собираются держать ее здесь? Время шло. У Гвенвифар не осталось больше ни сил, ни мужества — она не могла даже молиться.
А не было ли это наказанием за ее прегрешения, к которым сама она была слишком снисходительна? Да, она была Артуру верной женой, но все-таки продолжала желать другого мужчину. Она воспользовалась чародейством Моргейны. «Но, — в отчаянье подумала Гвенвифар, — если я несу кару за прелюбодеяние с Ланселетом, за что же меня наказывали, пока я была верной женой Артура?»
Но даже если Моргейна при помощи своих чар увидит, что королева в плену, захочет ли она помочь ей? У Моргейны нет никаких причин любить ее; Моргейна почти наверняка презирает ее.
Есть ли на свете хоть один человек, которому она дорога? Будет ли хоть кого-то волновать ее судьба?
Лишь после полудня со стороны лестницы донеслись шаги. Гвенвифар вскочила и, закутавшись в плащ, попятилась. Легко сдвинув сундук, вошел Мелеагрант, и при его виде Гвенвифар отступила еще дальше.
— Как ты смеешь так обращаться со мной? — негодующе спросила она. — Где моя служанка, мой паж, мой дворецкий? Что ты сделал с моими спутниками? Неужели ты думаешь, что
Артур позволит тебе править этой страной после того, как ты так оскорбил его королеву?!
— Ты больше не его королева, — невозмутимо заявил Мелеагрант. — Когда я разберусь с тобой, он тебя уже не получит. В давние дни, леди, супруг королевы был королем. Если я завладею тобой и получу от тебя сыновей, никто не посмеет оспаривать мое право на трон.
— Ты не получишь от меня сыновей, — с безрадостным смехом отозвалась Гвенвифар. — Я бесплодна.
— Ха! Ты была замужем за безбородым мальчишкой! — сказал Мелеагрант и добавил еще несколько слов, которых Гвенвифар не поняла, почувствовав лишь, что это было нечто невыразимо грязное.