Король-олень
Шрифт:
— Ненавижу тебя? Нет-нет, сестра, я клянусь, что не вышла бы замуж за сэра Ланселета, даже если он на коленях умолял бы меня об этом… Допивай вино, милая… Теперь надушись, тут и тут… Помни — он хочет тебя. Ты можешь заставить его позабыть королеву. А теперь иди, дитя, и жди его в шатре… — И она еще раз поцеловала Элейну. — Да благословит тебя Богиня.
« Как она похожа на Гвенвифар… Думаю, Ланселет и так уже наполовину влюблен в нее, и я всего лишь завершу дело…»
Моргейна глубоко, прерывисто вздохнула, постаралась успокоиться и вернулась в зал, где сидел Ланселет. Когда
— А, Моргейна… родственница… — Он усадил ее рядом с собой. — Выпей со мной…
— Нет, не сейчас. Выслушай меня, Ланселет. Я принесла тебе весть.
— Весть?
— Да, — сказала она. — Королева Гвенвифар прибыла навестить свою родственницу и сейчас спит в шатре, что стоит на опушке леса.
Она взяла Ланселета за руку и подвела к двери.
— И она прислала тебе послание; она не хочет беспокоить своих женщин, потому ты должен осторожно пробраться туда, где она спит. Ты пойдешь?
Моргейна видела, как глаза Ланселета заволакивает опьянением и страстью.
— Я не видел никакого посланца… Моргейна, я и не знал, что ты желаешь мне добра…
— Ты даже не представляешь, кузен, насколько сильно я желаю тебе добра.
« Я желаю тебе, чтобы ты удачно женился и покончил с этой безнадежной, презренной любовью к женщине, которая не принесет тебе ничего, кроме бесчестья и отчаянья…»
— Иди, — мягко произнесла она, — твоя королева ждет тебя. А на тот случай, если ты вдруг усомнишься, тебе передали вот этот знак, — — и она достала платочек. На самом деле он принадлежал Элейне, но все платочки похожи друг на друга, а этот к тому же был пропитан духами Гвенвифар.
Ланселет прижал его к губам.
— Гвенвифар, — прошептал он. — Где она, Моргейна, где?
— В шатре. Допивай вино…
— Выпьешь со мной?
— В другой раз, — с улыбкой отозвалась Моргейна. Она немного оступилась, и Ланселет поддержал ее. Даже это прикосновение, столь легкое и мимолетное, возбудило ее.» Это похоть, — яростно сказала себе Моргейна, — обычная животная похоть, а не чувство, благословленное Богиней!» Она изо всех сил пыталась удержать себя в руках. Он одурманен сейчас, словно животное, он взял бы ее, не соображая, что делает, как взял бы Гвенвифар, Элейну, любую другую женщину…
— Иди, Ланселет. Не заставляй свою королеву ждать.
Она видела, как Ланселет исчез в тени, окружающей шатер. Он осторожно войдет внутрь. Элейна, должно быть, уже лежит там, и свет лампы играет на ее волосах, таких же золотистых, как и у королевы, но он не настолько ярок, чтоб можно было разглядеть лицо, а тело и постель Элейны пахнут духами Гвенвифар… Моргейна расхаживала по холодной, пустой комнате и мучила себя, распаляя воображение: вот его сухощавое нагое тело скользнуло под одеяло, вот он обнимает Элейну и осыпает поцелуями…
« Если только у дурехи хватит соображения помалкивать, пока он не перейдет к делу…
О Богиня! Лиши меня Зрения, не позволяй мне увидеть Элейну в его объятиях!..»
Истерзанная Моргейна уже не понимала, что порождает эти мучительные видения — Зрение или ее собственное воображение. Обнаженное
— Налейте-ка мне вина!
Испуганный слуга наполнил кубок.
« Ну вот, теперь они будут считать меня не только ведьмой, но еще и пьяницей «. Впрочем, это ее не волновало. Она осушила кубок до дна и потребовала еще. Вино заглушило Зрение и избавило Моргейну от видения: Элейна в страхе и экстазе извивается под ненасытным телом Ланселета…
Моргейна безостановочно расхаживала по залу, а Зрение то появлялось, то пропадало. Решив в конце концов, что час настал, Моргейна глубоко вздохнула, собираясь с силами для следующего шага, который, как она знала, был необходим. Когда она склонилась над дворецким, спящим у порога королевской опочивальни, и встряхнула его, тот испуганно уставился на нее.
— Госпожа, нельзя беспокоить короля в столь поздний час…
— Дело касается чести его дочери.
Моргейна выхватила факел из подставки и подняла его над головой; она чувствовала, как дворецкий смотрит на нее, высокую и грозную, и ощущала, как сливается с Богиней повелевающей. Дворецкий в ужасе отшатнулся, и Моргейна с достоинством проплыла мимо него.
Пелинор беспокойно метался на своей высокой кровати — рана причиняла ему сильную боль. Проснувшись, он в удивлении уставился на бледное лицо Моргейны и высоко поднятый факел.
— Тебе следует поспешить, мой лорд, — ровным тоном произнесла Моргейна, но голос ее звенел от сдерживаемых чувств. — Твое гостеприимство предано. Я решила, что тебе следует об этом знать. Элейна…
— Элейна? Что…
— Она не ночевала в своей постели, — сказала Моргейна. — Поспеши, мой лорд.
Правильно она сделала, что не позволила Пелинору пить; если б он еще и отяжелел от вина, она бы его вовсе не разбудила. Испуганный, ничего не понимающий король наскоро натянул одежду, громко сзывая служанок дочери. Все они двинулись следом за Моргейной вниз по лестнице, и Моргейне почудилось, будто процессия эта извивается, словно туловище дракона, а головою дракона были они с Пелинором. Она откинула шелковый полог шатра, с жестоким торжеством наблюдая, как исказилось лицо Пелинора, освещенное светом факела. Элейна лежала, обвив руками шею Ланселета, и улыбка ее сияла счастьем; Ланселет, разбуженный светом факела, потрясенно огляделся и понял, что произошло. Лицо его исказилось — он осознал, что предан. Но он не произнес ни слова.
— Теперь тебе придется искупить свою вину, — выкрикнул Пелинор, — ты, бесстыдный развратник, совративший мою дочь!
Ланселет спрятал лицо в ладонях и сдавленно произнес:
— Я… я искуплю вину, лорд мой Пелинор.
Он поднял голову и взглянул в глаза Моргейне. Она встретила этот взгляд, не дрогнув, но ей показалось, будто ее пронзили мечом. До этих пор он, по крайней мере, любил ее как родственницу…
Ну что ж, пускай лучше он ее ненавидит. И она тоже попытается возненавидеть его. Но при взгляде на лицо Элейны, пристыженное — и все-таки сияющее, Моргейне захотелось разрыдаться и взмолиться о прощении.