Король шутов
Шрифт:
– Это такой обычай, господин бальи? – спросил Обер.
– Да, таков обычай, а во Франции обычай тот же закон,
– Ну, так нечего и возражать.
– Нечего; это столь же священно, как и десятина в пользу церкви.
– Видите ли, господин бальи, у меня никогда не было поместья. Я совсем не знал, какие повинности…
– На вас лежат еще многие другие, как на вавассоре (vavasseur), т. е. на таком вассале, у которого есть свои вассалы. Но, с другой стороны, вы также имеете известные права относительно ваших подданных; это вознаграждает одно другим.
– А-а! Так у меня есть и права…
– Да, право рубки лесов (drout de taille), барщины, мелкое судопроизводство, а изредка и виселицы.
– Гм… виселицы. Это отлично, но я слышал, что после речи университетского канцлера к Карлу VI, нашему государю, все эти права были отменены.
– Для Парижа – весьма возможно, но только не для провинций, здесь все по-старому. Таким образом, как я уже докладывал вам, вы имеете право вешать. Если на земле вашей совершено преступление, вы можете требовать повешения виновного.
– Ах, Боже мой! Какой ужас! – вскричала Мариета.
– Почему же, сударыня? Это еще принесет вам честь в глазах тех, кому придется проезжать эти места.
– У вас хорошая логика, господин бальи, – заметил Обер, – впрочем, если я буду уж слишком строг, то жена моя будет пользоваться своим правом помилования.
Затем, обратясь к слугам, он сказал:
– Исполняйте приказания его светлости герцога Орлеанского.
IX
ПРАВО СЮЗЕРЕНА.
«Когда подобные факты внесены в законы, где они именуются правами; когда текст этих законов подлинный и обнародован, то официозная роль отрицания становится невозможной».
Обмануть фиск считалось издавна большим удовольствием. Поэтому лакеи и чернь припрятывали для себя столько же вина и мяса, сколько и отдавали, и хохотали во все горло, когда их ловили в плутнях. Более никаких последствий не было, всем было весело и только.
Но не весело было в той зале, где Обер ле Фламен, при всей своей храбрости, не мог удержаться от какого-то тяжелого предчувствия, чем ближе подходила ночь в той зале, где Мариета слишком много думала о герцоге Орлеанском, по мере того как приближался момент, когда ей нужно будет думать только о муже, и где бальи, глядя на новобрачных, размышлял о некоторых правах, предъявить которые мог герцог Орлеанский, не зная того, что герцог уже заранее воспользовался ими.
– Метр бальи, – начал сир де Кони, – здесь невозможно остаться на ночь. Нельзя ли где-нибудь поблизости нанять дом до завтра?
– Невозможно, мессир… Здесь поблизости только жалкие лачуги.
– Следовательно, все эти люди будут до завтра здесь плясать и веселиться, но ведь не спать две ночи – это тяжело, неправда ли, madame де Кони?
– Что же делать, мессир, я готова покориться необходимости.
– Но я на это не согласен, моя прекрасная супруга, вы ведь, действительно, моя жена, хотя я до сих пор еще не имел случая в этом убедиться… Но что это! Опять лакей из кастелянства! Чего еще тут забыли?
Действительно новый посланный, опять в ливрее герцога, вошел в залу, в сопровождении нескольких крестьян, которые, видимо, чуяли носом, что сейчас произойдет нечто весьма для них интересное.
Как и прежний посланец, он развернул пергамент, к которому была прикреплена печать герцога Орлеанского, и, после почтительного поклона, прочел внушительным голосом следующее:
«Именем его высочества Людовика Французского, герцога Орлеанского, сюзерена кастелянства де Боте и причисленных к нему владений, Обер ле Фламен, ленник его по поместью Кони, обязуется немедленно прислать в замок де Боте Мариету д'Ангиен, на которой он женился, при благосклонном покровительстве герцога Орлеанского, которому, согласно обычаю, он должен предоставить право первой ночи».
– Кровь и смерть! Ты лжешь! – заревел Обер.
– Я не лгу: я исполнил свое поручение. Мариета в ужасе подалась назад.
– Герцог неспособен на такую мерзость, – продолжал Обер.
– Позвольте, мессир, – вмешался бальи внушительным тоном, – подобные разговоры здесь совсем неуместны. Это обычай столь же древний, как и монархическая власть, и вы можете пользоваться им в отношении ваших вассалок… одно другим вознаграждается.
– Нет, нет! Этого быть не может, и притом герцога теперь нет в замке… Это какая-нибудь подлость сенешаля.
– Герцога в замке теперь нет, это правда… но он завтра прибудет, – возразил посланный, которому присутствие бальи придавало смелости.
– И ты пришел сюда по его приказанию?
– По приказанию его светлости, – вот его печать, вот герб его.
Обер взял пергамент, развернул его, разорвал, растоптал ногами и ударил слугу в лицо.
– Отнеси ему это, – кричал он, бросая клочки в лицо посланному.
– Вам легко бить бедного слугу, который только исполнил свою обязанность: но за мною едет сенешал, он подтвердит мои слова.
– Клянусь святым моим патроном, пусть он придет сюда. Не бойтесь ничего, сударыня.
– Мессир! – прошептала Мариета дрожащим голосом, не подвергайте себя такой опасности… обещайте… сделайте вид, что вы согласны!
– Не бойтесь, говорю вам! Вассалы, вы обязаны повиноваться мне!.. Я надеюсь на вас!
Крестьяне, разгоряченные вином, увлеченные воинственной осанкой своего господина, крикнули с энтузиазмом: «Так! Так!»
– Ого-го! – пробормотал бальи, – это уже пахнет бунтом!
И, посмотрев в окно, прибавил:
– Мессир, поверьте мне, покоритесь, пора уж: вот и сенешал с отрядом стрелков.
– Покориться!.. Никогда! И, обратясь к вассалам:
– Эй! Друзья мои, у кого есть сердце, послужите вашему господину. Долой сенешала! Долой похитителя чести!
– Так, так! Вон отсюда сенешала! – крикнули несколько пьяных голосов.
Большая же часть не решалась и молчала, охлажденная видом сенешала, который входил уже в дом.
– Слушайте, стрелки, – сказал сенешал своему конвою, – здесь не понадобятся ни секиры, ни пики: ослабьте луки и пики, и бейте просто деревом этих мерзавцев, которые, честное слово, все пьяны.