Король замка
Шрифт:
Она побежала вперед, замелькала среди деревьев — быстроногая и не столь обремененная одеждой, как я. Подхватив юбки, я кинулась за ней, но вскоре потеряла девочку из виду и остановилась. Вокруг были густые заросли. Я не знала, куда идти, и решила, что заблудилась. Сразу появилось ощущение, похожее на то, которое я испытала в галерее, когда не могла открыть дверь, странное чувство тихого ужаса…
Как глупо было поддаться ему среди бела дня! Противная девчонка провела меня. Она ничуть не изменилась. Заставила поверить, что раскаивается. Ее слова звучали, как крик о помощи, а оказались пустым притворством.
Вдруг я услышала:
— Мисс! Мисс! Где вы? Сюда!
— Иду, — откликнулась я и пошла на голос.
За деревьями показалась Женевьева.
— Я подумала, что вы потерялись.
Она взяла меня за руку — как будто боялась, что я снова исчезну, — и мы пошли дальше. Через некоторое время деревья поредели, а потом совсем кончились. Перед нами лежал заросший травой пустырь. Я увидела белеющие памятники-надгробия и догадалась, что мы вышли на фамильное кладбище де ла Талей.
Все понятно. Ее мать умерла. Она ведет меня на ее могилу и называет это знакомством. Я была потрясена и немного встревожена. И впрямь странная девочка.
— Все де ла Тали заканчивают здесь свой жизненный путь, — сказала она торжественно. — Я тоже часто сюда прихожу.
— Твоя мама умерла?
— Пойдемте, я вам ее покажу.
Она провела меня по высокой траве, и вскоре мы подошли к довольно необычному памятнику. Он был похож на маленький дом. На крыше — красивая скульптурная композиция: ангелы с большой мраморной книгой. На обложке выгравирована эпитафия.
— Смотрите, — сказала она, — вот ее имя.
Я прочитала: «Франсуаза, графиня де ла Таль, тридцати лет». Взглянула на дату. Это случилось три года назад. Значит, девочка в одиннадцать лет лишилась матери.
— Я часто прихожу сюда, чтобы побыть с ней, — сказала она. — Мы разговариваем, мне здесь нравится. Тут очень тихо.
— Не надо бывать здесь без взрослых, — сказала я мягко.
— Я люблю приходить одна. Просто сегодня я хотела, чтобы вы познакомились.
Не знаю, что на меня нашло, но я спросила:
— А папа приходит?
— Нет. Он никогда не хотел быть с ней — тем более теперь.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. Она здесь оказалась потому, что он этого хотел. Она ему была не нужна.
— Ты, видно, сама не понимаешь, что говоришь!
— Очень даже понимаю, — ее глаза сверкнули. — Это вы не понимаете — вы ведь только что приехали! Я знаю, она ему мешала. Вот почему он убил ее.
Я в ужасе уставилась на девочку, а она, сразу позабыв обо мне, уже гладила ладонью мраморную плиту.
Вокруг — тишина. Палящее солнце. Склепы с останками давно умерших де ла Талей. Как мрачно! И нереально. Внутренний голос кричал мне, чтобы я бежала прочь из этого дома. Но даже в ту минуту я знала, что при малейшей возможности останусь здесь. Теперь в Шато-Гайар меня привлекали не только мои любимые картины.
2
Наступил второй день моего пребывания в Шато-Гайар. Ночью я не сомкнула глаз — так меня поразила сцена на кладбище. Я не могла выкинуть ее из головы.
Вчера на обратном пути в замок я сказала Женевьеве, что нельзя так говорить об отце. Она спокойно меня выслушала и ничего не ответила, но мне слишком хорошо запомнилось, с какой уверенностью звучал ее тихий голос, когда она произнесла: «Он убил ее».
Конечно, это клевета. Но где она ее слышала? Наверняка, от кого-нибудь из домашних. Неужели няня? Бедный ребенок! Как это для нее ужасно! Вся моя неприязнь к ней рассеялась. Теперь мне хотелось подробнее узнать о ее жизни. Выведать, какой была ее мать и как в этой маленькой головке зародились такие страшные подозрения. Признаюсь, от подобных мыслей мне становилось не по себе.
Позавтракав в одиночестве, я пробежала сделанные мною заметки, потом попыталась читать какой-то роман. Время тянулось медленно, и я спрашивала себя, неужели мне придется постоянно вести такой образ жизни, если я буду здесь работать. В других домах мы ели либо с управляющим, либо за семейным столом — ни разу не чувствовала я себя такой одинокой. Конечно, не надо забывать, что мою кандидатуру еще не утвердили и мое положение довольно неопределенно. Ничего не поделаешь.
Я пошла в галерею и провела там все утро. Осматривала картины, искала на них темные пятна, места с облупившейся краской, так называемые «пробелы», и другие повреждения — такие, например, как трещины, в которые набиваются пыль и грязь. Я попыталась прикинуть, какие инструменты мне понадобятся в добавление к тем, что я привезла с собой, и собиралась попросить у Филиппа де ла Таля разрешение на осмотр других картин — в частности, уже замеченных мною стенных росписей.
После обеда я вышла из замка, чтобы посмотреть окрестности — а если в них не окажется ничего примечательного, то и город. По бесконечным виноградникам вилась дорога, и я пошла по ней, хотя она вела в противоположную от города сторону. Итак, город посмотрю завтра. Представляю, как там бурлит жизнь, когда поспевает урожай. Жаль, не приехала пораньше — увидела бы все собственными глазами. В следующем году… Тут я засмеялась над своей наивностью. Ах, мадемуазель Лосон, неужели вы и вправду рассчитываете пробыть здесь до следующего года?
Впереди показались какие-то постройки, среди которых я приметила дом из красного кирпича с традиционными ставнями на окнах — в данном случае, выкрашенными в зеленый цвет. Они придавали ему особое очарование. Дому было около ста пятидесяти лет, его построили лет за пятьдесят до революции. Я не устояла перед соблазном подойти и рассмотреть его.
Напротив дома росла липа. Приблизившись, я услышала чей-то резкий, высокий голос:
— Привет, мисс!
Не «мадемуазель», как можно было ожидать, а «мисс», да еще растянутое: «ми-исс». Похоже, обо мне здесь уже знают.