Король Зеннов

Матуте Ана Мария

Когда пришла зима, Нейла сказала матери, что ждет ребенка. Вдова Сальвадора принялась охать и причитать: она-то, дескать, и впрямь дурная женщина, но своей дочери она желала самого полного счастья и берегла ее.

Плача и проклиная все па свете, она пошла к Марио Зеленой Куртке и сказала ему:

— Это все натворил тот полоумный, которого ты подобрал, неблагодарная о, тварь!

Марио Зеленая Куртка сказал, что этого никак не может быть, потому что несчастный Потерпевший Кораблекрушение еще невинный ребенок.

Но Нейла сказала:

— Это сделал Фербе.

— А кто это — Фербе?

Марио разыскал Потерпевшего Кораблекрушение

и решил проверить это. Он крикнул ему:

— Фербе!

Потерпевший Кораблекрушение поднял голову.

— Ладно, — сказал Марио. — Все это можно уладить.

А вечером он сказал мальчику:

— Вот что, Фербе; ты должен жениться на Нейлею

Фербе продолжал складывать кучками щепки для печки.

С этого времени Сальвадора, Марио и Нейла встречались каждую ночь и строили планы при свете свечи.

— Но откуда ты знаешь, что его зовут Фербе? Неужели он тебе это сказал? — допытывался у Нейлы Марио Зеленая Куртка.

Но Нейла ничего не могла объяснить:

— Кажется, он сумел назвать мне свое имя. Я не могу хорошенько вспомнить, как это было, но я знаю, что зовут его Фербе.

— Это старинное имя, его давали у нас на острове в давно прошедшие времена, — сказала Сальвадора, которая знала понемножку обо всем, что касалось прошлого.

Когда к приходскому священнику обратились с просьбой, чтобы он назначил день свадьбы и все такое прочее, он сказал им:

— Фербе? Это не христианское имя,

И Фербе записали “Марио Младший”.

Накануне свадьбы Фербе сложил на берегу большую кучу дров. Нейла задумчиво смотрела на него. Огонь, который развел Фербе, был очень красив, но дым от пего шел черный, густой и липкий. При виде этого дыма сердце Нейлы переполнилось страхом.

Фербе подошел к ней с протянутыми руками. Нейла заметила, что руки Фербе сверкали, как факелы. Нейла онемела от ужаса, но желание обнять его было сильнее ее, и вот платье ее вспыхнуло, она загорелась и с криком бросилась к морю.

На крики прибежал Марио Зеленая Куртка, но от Нейлы остался черный пахучий комочек, свернувшийся на песке; волны еще не достигали этого места. Она умерла в морской пене, которая не смогла потушить огонь.

Землю охватила великая жажда, она охватила и розовые облака, и занесенные снегом горы в глубине острова, и ничто не могло утолить эту жажду.

— Будь ты проклят, будь ты проклят! — плача, сказал Марио.

Все женщины и мужчины села собрались на месте происшествия, вооружившись старыми веслами. Они окружили Фербе и принялись избивать его с застарелой и неумолимой жестокостью и били его до тех пор, пока кровь не смочила песок, и вот Фербе превратился в огромную странную, движущуюся губку, и вода подошла к нему, и волны его накрыли.

Подняв весла, люди ждали: они хотели добить его — ведь море возвращает то, что по растворяется в воде, — но тут все увидели, что диковинная красная губка погружается все глубже и глубже в воду и удаляется по направлению к горизонту, к солнцу.

Но так как люди все еще не успокоились, они убили Марио Зеленую Куртку.

3

Женщина, еще красивая, хотя уже не только не первой, но, пожалуй, даже и не второй молодости, однажды увидела мальчика, который пел в “Распутине”, старой мельнице, приспособленной для туристов.

Когда она познакомилась с этим парнишкой, у которого были влажные, широко расставленные глаза, он нес какую-то чушь, вроде бы пел, а вроде и нет. Например, он говорил вот что: “В тот день, когда я вернусь, я увижу пустые раковины улиток, земля будет необитаемой, песок будет мокрым от морских волн, которые поглощают все воспоминания. Нагнувшись, я услышу отзвуки человеческих голосов, увижу тени людей, которых уже нет в живых и которые, быть может, никогда и не существовали; и все же я что-нибудь придумаю: желтый дрок на заброшенных дорогах, изобрету жидкость в зеленых бутылках, вроде той жидкости, например, из-за которой погиб парусник”, — и так далее, и так далее. Однажды, когда она ждала ответа на свои ласки, он сказал: “Когда я вернусь? Быть может, будет слышен только хруст сухой хвои, которая дремлет по краям заповедной тропы; ведь всем известно, что тот, кто умер, никогда не возвращается”. Она целовала его и всегда приговаривала при этом: “Ты похож на дурачка, дитя мое”.

Но ей пришло в голову, что мальчик придумывает свои песни по ночам, и у нее возникло к нему нечто вроде уважения, смешанного с жалостью.

Однажды она спросила, откуда он взялся — у него был какой-то странный акцент, которого она никогда не слышала. Но он никогда не отвечал ни на какие вопросы, кроме одного: “Хочешь выпить?” На это оп всегда отвечал: “Да, хочу”. И он потреблял спиртные напитки, но не напивался пьяным. По правде говоря, он, верно, так и появился. Афиши “Распутина” объявляли его так: “Фербе, Король Современной Песни”.

Женщина заинтересовалась мальчиком, потому что другие приключения были для нее уже почти недоступны. Она дарила ему кольца, браслеты для щиколоток и для запястий, жилеты из голубого бархата и более интимные предметы. Едва прикоснувшись к его коже, камни — фальшивые или полудрагоценные — казались рубинами, золото становилось ярко-желтым, как пламя, а ткани приобретали цвет пылающего подсолнечника. Женщина, которая кое-что читала на своем веку, особливо книги любовного содержания, вспоминала стих Сафо: “Ты опаляешь меня”. Но мальчик по-прежнему с головой погружался в сочинение песенок, и когда она думала, что он начинает доверять ей, он говорил: “…меня никто не знает; никто не знает, зачем я пришел и отправился на Восток; а быть может, я пойду в другую сторону: ведь меня никто никогда не видел, меня никогда ничему не учили…” (тут она начинала кое-что понимать), “…я никогда никого не знал, никогда я не защищал того, что действительно принадлежало мне, никто не сможет преодолеть собственную тупость; никто ничем со мной не делился, даже не разговаривал: никто не приходил в мой дом, а если бы у меня был дом, он был бы как яйцо — без окон и без дверей. Никто не знает ни моей улицы, ни моего лица, ни моего имени. Ведь никто меня не знает, и я никого не узнаю…” и т.д. и т.п.

Однажды ночью она наконец не выдержала и сказала ему:

— Уходи и не возвращайся, дитя мое, ты невыносим.

Мальчик, казалось, ждал этих слов, как приказа. Он улыбнулся и исчез.

Вскоре ее охватила великая скорбь: “Ничего хорошего я не заслуживаю, я грубое животное, я тщеславна и жестока; сердце мое — толстая ракушка, прилепившаяся к кораблю. Я снова позову его, бедного мальчика”.

Но в “Распутине” она уже не встретила Фербе, Короля Современной Песни. Его заменило трио.

Женщина грустила всю ночь; она слишком много выпила и разулась в компании забулдыг. Она бродила по притонам старого города и в “Золотом Крабе” бросила свои серьги в тарелочку с остатками соуса. Хозяину “Золотого Краба”, который знал ее, стало ее жалко: