Король
Шрифт:
— В этой войне нашими врагами были не люди из Холоу, а темные, – начал Кайна, опустив глаза. – Черные маги, вампиры, оборотни и рэи, прислуживавшие Лоакинору. Почти семьсот лет Лоакинор истреблял нас, не без вашей помощи. Он заманивал нас в ловушки и убивал, иногда сам, чтобы развлечься пытками, иногда отдавая вам. Я не знаю, что было лучше. Только полукровки могли выжить, прячась среди людей. А чистых литиатов становилось все меньше. Незадолго до падения Уайтпорта, литиаты, жившие отделившись от всех в своем городе, оставили земли людей навсегда. Остались шестеро: советник короля Вандершира, его жена и четверо мужчин, один из которых
Герцог вскинул голову, удивленный такой резкостью.
— Вы сами пригрели его и позволили захватить власть в двух больших государствах. Лоакинор не убил никого из моих родных, чтобы я ненавидел его, о людях я не могу такого сказать. Но я все равно остался, чтобы быть рядом с единственным, кого любил и кем дорожил.
— Это тоже литиат? – спросил герцог, заинтересовавшись историей. Маги оказались не такими уж отличными от людей. Они тоже любили и ненавидели, имели свой уклад жизни и врагов.
— Да, это младший брат Велиамора, – ответил Кайна. – Вы знаете советника.
Герцог кивнул.
— Это самое жизнерадостное и доброе существо, – продолжал маг, неожиданно улыбнувшись. – Но во время взятия дворца, когда Лоакинор едва не погубил Велиамора, он не выдержал и позволил себе слабость. Он позволил своему горю взять верх над состраданием. И я отвернулся от него ради темного. Я вырвал себе сердце, чтобы спасти жизнь врагу. Потому что я литиат, и не могу по-другому. Так неужели вы думаете, что такие, как я, могут убивать людей для забавы, могут травить скот и портить урожай?!
Кайна поднялся и отошел к камину, чтобы собеседник не видел его лица.
— Что ж вы не простите его за минутную слабость? – спросил герцог, теперь стыдясь своих смехотворных обвинений.
— Нельзя манипулировать другим, пользуясь своей властью над его сердцем, – ответил Кайна, стоя спиной. – Это можно простить человеку, ребенку, женщине, но не литиату. Это было серьезное взвешенное решение. За ним следует расплата.
— Все же вы жестоки, – заметил герцог.
— Только к себе, – возразил литиат. – От него я ничего не требую. Он может жить, как пожелает.
Герцог вздохнул, отлично зная, как легко может возлюбленная добиться всего чего угодно, заставляя идти против всего мира и себя самого. Но у него не хватило бы духа оттолкнуть ее, даже за большее. Взяв в жены девицу, герцог Амато знал, что она была фавориткой вандерширского принца, но он так любил ее, что смирился с этой мыслью.
— Что ж, вы заставили меня по-другому взглянуть на вещи, – заключил герцог, понимая, что больше от мага не добиться ничего. Он вновь погрузился в молчаливое созерцание. – Теперь я готов попросить прощения за резкость.
— Я могу сказать, что прощаю, – ответил маг. – Но это будет неправдой, ведь я и не держал зла.
— Мне достаточно такого ответа, – герцог улыбнулся. – Я покажу вам вашу комнату. Уже скоро полночь.
Литиат кивнул и пошел следом в предложенную комнату. Хозяин пожелал ему доброй ночи и пошел поговорить с прислугой, чтобы никому и в голову не пришло что-то затевать против него.
Деревня.
8е. Первый летний месяц.
Виктор проснулся на куче соломы, наваленной в пустом стойле. Он не сразу вспомнил, где находится и как попал сюда. Только с трудом поднявшись, осмотревшись и увидев
— Что это тебе так весело? – спросил король, нахмурившись. – Я тебя смешу?
— Я рад видеть тебя трезвым и в добром здравии, – ответил граф, оставаясь сидеть.
— Что ты тут делаешь? – сурово спросил Виктор, отвернувшись и вперив взгляд в противоположную стену. – Оставил Николь одну? Хочешь, чтобы ее опять кто-нибудь украл?
— Она в лагере полном солдат, а охранять ее я приставил мага, – ответил граф. По тону король понял, что улыбка все еще на его лице.
— Зачем? – спросил Виктор, опустив голову. Вся злость опять куда-то делась, ему было просто все равно. – Мог воспользоваться моим отсутствием. Провели бы ночь в королевском шатре, как нормальные люди.
— Зачем ты говоришь все это? – Кристиан встал и отряхнул солому со штанов. – Любишь боль?
— Возможно, – ответил король. – Думал, хоть что-то почувствую.
Граф подошел сзади и взял его за плечи. Виктор резко обернулся, освободившись.
— Я вчера изрядно перебрал, – сказал он, глядя в глаза собеседнику. – Плохо все помню, но все же помню.
— И что же ты помнишь? – Кристиан тоже был серьезен, даже печален.
— Я знаю, чего ты добиваешься, – произнес Виктор, напустив на себя холодную невозмутимость, хотя граф уже знал, что именно в такие моменты его сердце бьется быстрее. – Но не могу понять, зачем. Я и так не препятствую вам. Она тебя любит, и я с этим поделать уже ничего не могу.
— Не хочешь спросить, кого люблю я? – спросил граф, не уступая ему в невозмутимости.
— Не хочешь в рожу получить? – ответил вопросом король, отступив на шаг. – Еще раз заговоришь со мной об этом, я тебя застрелю, как бешеное животное.
— Я люблю тебя, – ответил граф, не реагируя на угрозы. Виктор сдвинул брови, словно эти слова причинили ему реально ощутимую физическую боль. Он сжал кулаки и резко ударил графа в лицо. Кристиан не устоял на ногах, упав на четвереньки, на солому потекла темная кровь. Но граф прижал разбитую губу и поднялся на ноги.
— Почему не пристрелил? – спросил он, улыбнувшись.
— Оружия нет, – ответил король, наблюдая, как кровь медленно вытекает между пальцами. Он подошел ближе, переводя взгляд на лицо графа, в его темно-карие глаза, миндалевидные, как у литиатов. Кристиан перестал улыбаться, убрав руку. Виктор приблизил свое лицо почти вплотную, пытаясь понять, правду ли говорит ему граф. Кристиан опустил глаза на его губы.
— Это правда, – произнес Виктор, искренне удивленный. Граф не смел двигаться, не смел касаться его, просто смотрел в глаза.