Королева бабочек
Шрифт:
Предчувствуя недоброе, Игорь сбавил шаг. Неожиданно – из ворот на деревянный настил моста – выскочил огромный чёрный волк, в пасти которого находилась задняя нога чёрно-белого телёнка.
«Ну, а сама телячья туша, естественно, располагается на широкой волчьей спине», – поморщился внутренний голос. – «Только этого, чёрт побери, нам и не хватало…».
Заметив человека, находящегося по другую сторону рва, волк глухо зарычал.
– Видишь эту штуковину? – демонстрируя золотой жетон, спросил Игорь. – Всё, надеюсь, понял? Молодец, черномазый…. Предлагаю – не тратить время на пошлые меркантильные разборки и разойтись краями. Видишь, морда, я отхожу в сторону? Вот, ещё пару шагов, ещё…. Короче говоря, мост свободен. Можешь смело следовать к оголодавшим домочадцам. Давай, бродяга. Не задерживай…
Понятливо кивнув лобастой головой, волчара, так и не разжав зубов-клыков, впившихся в аппетитную телячью ногу, перебежал через перекидной мостик и, не оглядываясь, рванул – со всех мохнатых лап – к лесу.
Игорь, кисло усмехнувшись, перебрался по мосту на противоположную сторону рва, прошёл через открытые ворота и оказался на деревенской территории.
Сладковатый запах усилился. В проулке – на краткий миг – мелькнули два длинных ярко-рыжих тела. Из приземистого сарая долетел – и тут же стих – приглушённый гусиный гогот.
«Дрянь дело», – тяжело вздохнул внутренний голос. – «Похоже, что мы опоздали. Если по деревне – без малейшего страха – разгуливают волки и лисы, значит…. Понимаешь, братец, о чём я толкую? Не иначе, у подлого Родэна всё получилось…».
Первый труп он обнаружил уже через пятьдесят-шестьдесят метров. Пожилой мужчина – в меховой безрукавке и тёмно-коричневых ноговицах – лежал на животе, безвольно раскинув руки в стороны. Его круглая голова, украшенная обширными залысинами, покоилась в луже тёмно-бордовой крови.
Уже зная, что увидит, Игорь осторожно перевернул мертвеца на спину и почти беззвучно прошептал:
– Это, скорее всего, сторож, открывавший и закрывавший деревенские ворота. Горло перерезано – от уха до уха. Значит, фландрийский граф решил обойтись наипростейшим планом, безо всяких навороченных изысков. То бишь, сперва северяне, отведав предложенного вина и конфет, уснули. А потом их всех, никуда не торопясь, прирезали. Как режут скот на скотобойне…. Судя по запаху, это произошло примерно неделю назад. Ага…. Значит, тот трусливый всадник, отчаянно скакавший ночью вдоль русла горного ручья, и был – Родэн? Украл Живого Божка и торопился вернуться во Фландрию? Или же спешил к условленному месту на побережье, где его уже поджидала шняга островных бабочек? Стоп, братец…. А где же пятеро графских слуг? Не будем, пожалуй, торопиться со скоропалительными выводами…
Трупы, трупы, трупы…. Они были повсюду. На крылечках домов, возле сараев, погребов и сеновалов.
«В основном, это женщины, подростки, дети и старики», – оповестил поскучневший внутренний голос. – «Встречаются, конечно, и мёртвые мужские тела. Но нечасто…. Ну, и запах! А что мы, братец, здесь позабыли? Всё уже закончилось, ничего не исправить…. Может, рванём – пока не поздно – обратно? То бишь, на юг? А то, не дай Перун, заметут здесь, рядом с сотнями хладных трупов. Заметут, да и обвинят – от бессильной ярости, застилающей глаза – во всех смертных грехах. Хотя…. Такое впечатление, что нас кто-то упорно и настойчиво зовёт. Слышишь?».
Действительно, в висках размеренно стучало, а где-то – в самой глубине головного мозга – навязчиво шелестело: – «Странник, ты мне нужен. Помоги, пожалуйста. Иди к деревянным идолам Богов. Иди. Я тебя очень жду. Помоги. Ты мне нужен…».
Вокруг по-прежнему безраздельно царствовала мрачная кладбищенская тишина, только в дальнем сером сарае тоскливо и надсадно похрюкивал поросёнок.
«Видимо, одурев от голода и визжа сутки напролёт, голос, бедолага, сорвал», – предположил циничный внутренний голос. – «Теперь несколько слов о местной архитектуре. Жилые дома здесь более скромные, чем в Веснянке. И по размерам, и вообще…. То бишь, двери низенькие и массивные. А окошки крохотные, квадратные, «застеклённые» сугубо пластинами светло-жёлтой слюды. Оно и понятно, север – есть север. Здесь всё должно быть более суровым и скромным, чем на юге. Диалектика мироздания, чтоб ей пусто было…. Посмотри, братец, какие широкие и длинные навесы с колотыми дровами. Север, одно слово…».
Когда Игорь вышел на площадку, служащую местом поклонения добрым и бесконечно-мудрым Богам, вокруг опять назойливо закружили белые снежинки.
«Только, на этот раз, очень мелкие, колючие и злые», – неодобрительно хмыкнул внутренний голос. – «Щёки, лоб и нос, того и гляди, расцарапают…. Сама площадка? Стандартная, надо думать, для ровенских славянских поселений. Квадратная, утоптанная, на восточном краю в землю вкопаны два трёхметровых идола. Вернее, две деревянные скульптуры – одна женская, другая, соответственно, мужская. Ровена и Айвенго, ясная ровенская зима…. Отличия от аналогичной «веснянской» площадки? Пожалуй, всего одно. Возле высокого помоста, предназначенного для заумных речей тутошних жрецов, располагаются длинные столы и грубо-сколоченные скамейки. Везде и всюду – кровь. На скамейках «сидят» трупы. Рядом со скамейками лежат – трупы…. Что же, общая «картинка» вполне понятна. Хлебосольные северные вятичи – в честь прибытия благородного Родэна – накрыли праздничные столы. А конечный результат дружеской трапезы – перед нашими глазами…. На что только люди не идут – ради пошлого злата? Похоже, что на всё…. Ага, в стороне от праздничных столов на земле лежат три человеческих тела, облачённые в чёрные вотолы. Жрецы, понятное дело…. Надо же, а, ведь, Божьих слуг – перед смертью – вдумчиво пытали. Отрезанные уши и носы, раздробленные – в кровавое месиво – пальцы…».
В голове опять хрипло зашелестело: – «Ты, Странник, всё понимаешь правильно. Молодец. А теперь, пожалуйста, помоги мне. Подойди к помосту…. Ближе. Ещё ближе. Видишь, высокий конус из золы и пепла? Здесь когда-то горел жаркий и весёлый костёр…».
«Братец, это не я «говорил», честное и благородное слово!», – истово заверил смущённый внутренний голос. – «Хрень какая-то происходит, блин ровенский…».
Игорь подошёл к конусу и, поколебавшись секунд десять-двенадцать, принялся разгребать ладонями золу и пепел.
Вскоре его пальцы наткнулись на что-то твёрдое.
«Камень, похоже», – подсказал внутренний голос. – «Только какой-то непривычно-тёплый…».
«Тяни, Странник, смелее», – последовала очередная мысленная подсказка. – «Не бойся…».
Он с удивлением оглядел находку – каменная полуметровая фигурка тёмно-серого цвета, непропорционально-крупная голова, худенькое тельце, вернее, поясной бюст без ног.
«Чем-то эта серая фигурка напоминает мне истуканов, установленных на земном острове Пасхи», – задумчиво известил внутренний голос. – «Чем? Стилем, конечно. И, так сказать, общей авторской концепцией…. А глаза-то у этой статуэтки – красивые. Большие, тёмно-аметистовые. Прямо – как у нашего Пумбо…. Ой, братец! Они же мигают. То есть, не глаза, а крохотные серые реснички…».
Тонкие каменные губы чуть заметно дрогнули, и глубокий голос произнёс:
– Не знаю, Странник, кто такой Пумбо, упомянутый тобой. И про остров Пасхи я слышу в первый раз…. Но, в любом случае, спасибо тебе. Спас ты меня.
– Спас – от смерти? – решив – по давней привычке – не выказывать удивления, уточнил Игорь. – А тебя, уважаемый, величают – «Живым Божком»?
– Величают, – согласилась статуэтка. – И местные жители, и их гости. Я не возражаю. Пусть, раз им так хочется. И ты, Странник, величай…. Про смерть. Я не знаю, что это такое. Так, вот, получилось. Не объяснили мне про это родители. Не успели…. Просто, мне нельзя надолго оставаться одному, без общения с живыми. Могу уснуть и не проснуться. То есть, навсегда превратиться в холодный камень. Не много у меня оставалось Времени. Только до сегодняшнего вечера. А тут, на моё счастье, ты появился. Спас. Спасибо.