Королева Бедлама
Шрифт:
Тут он ясно увидел перед собой Кэтрин Герральд за письменным столом. Она смотрела на него, и эти пронзительные синие глаза светились, как лампы из-под воды.
«Будете стремиться к успеху — и несмотря на это, много раз терпеть поражение. Так устроен этот мир, и такова правда жизни. Но когда вы снова найдете свою лошадь, куда вы поедете — вперед или назад?»
И она тогда подняла руку, сжала в кулак и стукнула по столу. Раз… другой… и третий…
— Мэтью? Мэтью!
Он резко сел, заметил, как
— Мэтью, открой, пожалуйста!
Это был голос Хирама Стокли. Он стоял на лестнице и стучал снизу в люк.
— Мэтью!
— Да, сэр! Одну минуту!
Мэтью спустил ноги на пол и протер глаза. Он чувствовал себя намного лучше, но который сейчас час? Часы в кармане сюртука. При угасающем свете он увидел, что уже пять часов вечера. Распахнув люк, Мэтью взглянул прямо в лицо Стокли.
— Прости, что пришлось тебя побеспокоить, — извинился гончар, — но к тебе гость.
— Гость?
Стокли отступил в сторону, и Мэтью увидел у подножия лестницы человека, которого никак не ожидал в гости.
— Привет, Мэтью! — сказал Джон Файв. Пришел, наверное, из кузницы, потому что был одет в обычную белую рубашку, коричневые панталоны и сапоги, а лицо у него все еще румянилось от пламени горна. — Можно к тебе подняться?
— Конечно, заходи.
Мэтью придержал дверцу люка, Стокли спустился, и Джон поднялся наверх. Мэтью опустил за ним люк и полез доставать свечи.
— Уютно, — сказал Джон, озираясь. — И книг у тебя сколько! Впрочем, это можно было наперед сказать.
Мэтью извинился, сполоснул лицо над умывальником, достал из кармана часы и убедился, что действительно уже десять минут шестого. Заведя часы, он поднес их к уху — послушать тиканье.
— Вот это штука! Я и не знал, что ты такие деньги зарабатываешь.
— Это подарок. Но ведь действительно хороши?
— Да, вряд ли у меня такие будут. Можно подержать?
Мэтью дал ему часы и развел мыльную пену для бритья, пока Джон Файв здоровым ухом прислушивался к часам.
— Здорово они тикают, да? — сказал он.
— Да, — согласился Мэтью.
Джон положил часы на тумбочку и понюхал воздух:
— Чем это пахнет?
— Мазь из тысячелистника. У меня плечо болит.
— Да, мне бы такая штука тоже могла пригодиться, и не раз.
Мэтью намазал щетину пеной и начал бриться опасной бритвой. В круглом зеркальце над умывальником он видел стоящего за спиной Джона. Тот все оглядывал комнату, морща лоб. Что-то должно было произойти, но Мэтью понятия не имел, что именно.
Джон откашлялся:
— Веду тебя на ужин.
— Извини? — обернулся Мэтью.
— На ужин. Приглашаю. Деньги мои.
Мэтью брил себе подбородок, но при этом смотрел на Джона в зеркало.
— А с чего это вдруг, Джон?
Сперва
— Не дело это — злобу таить, Мэтью. Ты знаешь, о чем я.
— Я понимаю, что ты говоришь о нашем несогласии по поводу образа действий в некотором вопросе. Но я хочу, чтобы ты знал: я как следует подумал над тем, что ты говорил. Насчет Натана и всего прочего. — Мэтью остановился, держа бритву возле верхней губы. — Пусть мне не нравится положение вещей, но я понимаю, что иным оно быть не может. Так что я очень стараюсь оставить это дело, Джон. Очень.
— Это понимать так, что ты не таишь злобы?
Мэтью добрил губу и только потом ответил:
— Именно так.
— Ф-фух! — с видимым облегчением выдохнул Джон Файв. — Слава богу!
Вот теперь Мэтью стало действительно любопытно. Он вымыл лезвие и отложил его.
— Если ты пришел узнать, таю я на тебя злобу или нет, то я могу обещать, что нет. Но ведь ты здесь не для этого?
— Да, не для этого.
Мэтью чистым полотенцем стал вытирать лицо. Когда стало ясно, что без понукания Джон с места не сдвинется, Мэтью сказал:
— Я был бы рад услышать зачем. Если ты мне скажешь.
Джон кивнул. Вытер рот рукой и уставился на пол — все признаки, что он успокаивает нервы. Никогда Мэтью не видел, чтобы Джон был настолько не в своей тарелке, и одно это уже возбуждало его любопытство.
— Зову тебя на ужин, — сказал Джон, — и там тебе все расскажу. Скажем, в семь, в «Терновом кусте»?
— «Терновый куст»? Не самое мое любимое место.
— Там вкусно и дешево. И плачу я.
— А почему не сказать мне прямо сейчас?
— Потому что, — ответил Джон, — я каждый четверг ужинаю с Констанс и преподобным Уэйдом. И сегодня я бы особенно не хотел опаздывать.
— А чем сегодняшний день так выделяется из прочих?
— Тем, — ответил Джон, переведя дыхание глубоким вздохом, — что говорить с тобой мне нужно именно о преподобном. Констанс думает… думает, что…
Он замялся. Что-то такое, что он не мог заставить себя высказать.
— Что же она думает? — подтолкнул его Мэтью так же тихо.
Джон поднял глаза на Мэтью — запавшие, испуганные глаза.
— Она думает, что ее отец сходит с ума.
Эта фраза повисла в воздухе. На улице слышался женский голос — миссис Свей, живущая через два дома, звала своего сына Гидди к ужину. Лаяла собака, проскрипела проехавшая телега.
— Это еще не все, — продолжал Джон. — Есть вещи, которых она просто не понимает. Мне пора, Мэтью. Мне надо будет сидеть за столом, зная, что думает Констанс, и глядеть в лицо преподобного Уэйда и думать, что же я там вижу. Приходи, прошу тебя, в «Терновый куст» к семи. Тебе же все равно где-то поесть надо?