Королева белых слоников (сборник)
Шрифт:
Второе достоинство фагота было открыто нами совместно уже в процессе его освоения. Оказалось, что инструмент этот не только великолепный и редкий, как мне рекомендовал его приемщик («стеклопосуды» – так и просится продолжить, но вы поняли, что я имею в виду председателя приемной комиссии, да, видно, неудачно выразился), но и ГРОМКИЙ. Очень. Нас с Юриком в училище прозвали «иерихонцами».
Когда мы являлись на самоподготовку, все кабинеты, как правило, были уже заняты прилежными скрипачами, пианистами и т. п. Они ухитрялись даже пиликать по двое-трое в одной комнате и ничуть не мешать друг другу.
Тогда мы доставали из шкафа фаготы и, чуток диссонируя, заводили мелодию жалобной белорусской народной песни: «Ты ж моя, ты ж моя перепелочка…»
С тем же успехом сей дуэт могла бы исполнить пара свихнувшихся электровозов.
Если судить по выражениям лиц, с которыми, словно выкуренные из улья пчелы, вылетали из своих келий будущие Паганини и Рихтеры, исполняли мы, действительно, очень жалобно.
С широко открытыми глазами стояли они вдоль стен, прижавшись к ним своими гениальными спинами, а мы мерно в ногу расхаживали из конца в конец коридора и пыжились в такт шагам: «Ты ж моя, ты ж моя ПЕРЕПЕ-О-ЛОЧКА!..»
В итоге, очень скоро как-то сам собой находился пустой кабинет. На этом, обычно, и заканчивались наши занятия на «родных» инструментах. Ибо вскоре, привлеченные нашей музыкой, в комнатушке появлялись пять-шесть местных «джазменов» с саксофонами флейтами и барабанами. Я хватался за контрабас, Юрка садился за фортепиано, и начинался «сейшн».
Играли мы с упоением и, между прочим, эта передающаяся в училище из поколение в поколение традиция «вечеров импровизации» многое давала нам – способность чувствовать партнера и не теряться ни при каких обстоятельствах.
Приведу пример. Однажды в курилку, прихрамывая, вошел баянист-третьекурсник по прозвищу «Джон Сильвер». (У него и вправду, как у стивенсоновского героя одна нога была протезная.) Он спросил, нет ли среди нас – первокурсников – бас-гитариста и «клавишника». Мы с Юриком сразу же отозвались.
– Порядок, – обрадовался Сильвер, – сегодня вечером «лабаем» на свадьбе. Вчетвером – по четвертаку на нос. В половине пятого за нами сюда автобус подгонят.
Мы страшно перепугались. Я – самоучка-контрабасист, Юрик такой же пианист, бас-гитару и электроклавишные мы, что называется, и не нюхали. Мы-то, когда откликались, думали, он нас хочет куда-то пригласить порепетировать. Но отступать было поздно. Отказаться от «халтуры» – позор на все училище.
Когда приехали на место, разгрузились, подключились, настроились и попробовали что-нибудь сыграть, Сильвер (в группе он был гитаристом и пел) пришел в ужас:
– Какого дьявола вы сюда приперлись?! – орал он, как настоящий пират, – вы ж двух нот связать не можете!
– Да ладно, Джон, чего теперь зря шуметь, – вступился за нас барабанщик – тоже третьекурсник, по кличке Колобок (так его прозвали за комплекцию и неспособность унывать), – надо только чтоб эти, – он кивнул в сторону гостей, – не догадались. Гармонию знаете? – спросил он нас.
Мы ответили утвердительно.
– Тогда так: слушайте сюда. Я буду вам кричать аккорды; а ты, Джон, играй себе и пой, не обращай на нас внимания.
До прибытия молодоженов было еще минут двадцать, и мы решили хоть что-то отрепетировать. Через пятнадцать минут у нас был готов свадебный марш – соло на одной струне исполнял Сильвер, мы аккомпанировали, а бедняга Мендельсон корчился в гробу.
Колобок сказал, мол, перед смертью не надышишься, и мы пошли перекурить в фойе.
Не успели мы выкурить по сигарете, как услышали крики снизу: «Едут, едут!»
Мы бросились к инструментам и встали в позы. В дверях появились жених и невеста. Их встречали хлебом-солью. Тут мы с ужасом обнаружили, что нет Сильвера.
Миленькая невеста под одобрительные крики гостей отхватила почти половину традиционного каравая (по примете – кто больше отъест, тот в семье верховодить будет), жених клюнул оставшееся, и они двинулись через зал к своему месту за столом.
Выпучив глаза, Колобок махнул рукой, и мы забубнили, загремели, загрохотали. Юрик попытался напеть мелодию марша в микрофон, чтобы хоть ясно было, что все это должно означать. Но, как я уже замечал, особыми талантами он не страдал. А страдал он гайморитом, и гости стали нехорошо на нас коситься.
Когда они расселись, мы побежали вниз искать Сильвера. Оказалось, его по ошибке заперла в туалете техничка. Она, видно была уверена, что в момент, когда заходят молодожены, никто там сидеть не будет, вот и закрыла, не проверив, дверь.
Сильвер тарабанил изнутри и чертыхался. С трудом мы отыскали техничку, и она, нас же ругая, мол, насорют, натопчут, а после – убирай за ними, дверь отперла.
Дальше, как ни странно, все пошло, как по маслу. Колобок орал аккорды. Мы, то в строчку, то не в строчку, импровизировали, Сильвер, вздрагивая иногда, сверкал на нас пиратскими зрачками, но таки пел, а гости, тоже порой вздрагивая, таки плясали.
Какой-то поклонник «Битлз» даже решился сделать нам заказ – «Yesterday». Мы исполнили. А что?.. Правда, ритм был какой-то дерганый, и гармония не совсем та. И размер другой, так что Сильверу в каждой строчке приходилось вставлять дополнительные слова. Но ему это не трудно было, так как он все слова на ходу сочинял. Потому что в школе он учил немецкий.
Когда мы закончили, гость подошел и заметил соболезнующе, что это, конечно, не «Yesterday», но, – добавил он, – песня все равно хорошая получилась. Мы были очень ему признательны.
На радостях Сильвер объявил перерыв, и мы уселись за стол. Мы с Юриком только ели – пить не стали: боялись. И так-то не понимаем, что играем. Но уж Колобок с Джоном на спиртное налегли основательно.
Когда мы вновь пошли к инструментам, выяснилось, что Сильвер едва стоит на своем протезе. Я было заикнулся, что надо смываться, пока гости не побили, но Колобок резонно заметил, что деньги-то нам еще не заплатили; а потом сказал Сильверу, подбадривая:
– Крепись, Джон.
И Джон запел.