Королева Братвы и ее короли
Шрифт:
— Как я могу тебе верить? Ты был таким отстраненным, таким чертовски молчаливым. А теперь это? Как будто я тебя больше не знаю! — Ярость Ланы нарастает, и вместе с ней начинают лететь предметы — вазы, книги, все, что попадается под руку.
Роман уворачивается, и ваза разбивается о стену, где мгновение назад была его голова.
— Лана, остановись! Это не я. Мы можем разобраться с этим.
— Разобраться?! — Лана смеется, но в ее смехе нет юмора, вместо него — горькая нотка. — Как мы разберемся с предательством, Роман?
По ее лицу начинают течь слезы, свидетельствующие о том, что ее решимость рушится.
— Я доверяла тебе, — рыдает она, ее голос срывается. — Я доверила тебе свою жизнь, наше будущее. А ты… ты просто выбросил все это.
Роман делает шаг вперед, протягивая руки, как бы оправдываясь.
— Я не предавал тебя, Лана. Я бы никогда не предал. Пожалуйста, ты должна мне верить.
Лана, ее глаза пылают гневом и болью, отвечает:
— Тогда докажи это! Докажи, что ты не лжешь мне сейчас.
— Все эти годы я служил тебе, Лана. Мне даже в голову не приходило предать тебя. Как ты вообще можешь так думать? — В голосе Романа смешались гнев и отчаяние.
— Из-за того, что сказал Перес! Из-за того, что на твой счет поступают деньги, которые ты не можешь объяснить! Потому что в последнее время ты был таким чертовски молчаливым, словно что-то скрываешь! — Голос Ланы разрывает тишину в доме, как гром.
— Я ничего не знаю об этой сделке, Лана! Клянусь тебе. Кто-то подставляет меня, это должно быть так! — Роман горячо отрицает, его растерянность неподдельна.
Лана качает головой, в ее глазах снова начинают появляться слезы.
— Как удобно, Роман. Все это происходит, а ты ничего не знаешь? Перес практически злорадствует по поводу того, как легко было тебя подкупить!
— Это чушь, и ты это знаешь! — Крик Романа эхом прокатился по комнате. — Зачем мне все бросать? Ради чего? Ради денег? Думаешь, я продам единственную семью, которая у меня есть?
Лана не отступает, ее печаль переходит в ярость.
— Я больше не знаю, чему верить!
Она не слушает. Она слишком далеко зашла, ее душевная боль переходит в ярость.
— Убирайся! Я не могу даже смотреть на тебя сейчас.
В стороне мы с Лукой обмениваемся взглядами, на нас давит вся тяжесть ситуации. Я вижу в его глазах ту же печаль, осознание того, что это может стать переломным моментом для всех нас. Наше единство, наша сила распадаются на глазах.
Я оглядываюсь на хаос, на залитое слезами лицо Ланы и отчаянные попытки Романа доказать свою невиновность. Это катастрофа, душераздирающее зрелище разрушенного доверия и отношений на грани.
Лана на грани срыва, голос как лед:
— Убирайся, Роман. И не возвращайся. — Она не ждет ответа, просто уходит к себе, оставляя после себя тишину, которая бьет сильнее, чем любые ее слова.
Роман стоит на месте, его лицо окрашено смесью гнева и неверия. Он поворачивается к нам, ища глазами:
— Теперь вы счастливы,
— Черт, Роман. Конечно, нет, — говорю я, не повышая голоса и пытаясь придать этому беспорядку хоть какой-то смысл. — Это не то, чего мы хотели.
Лука кивает, молча, но его лицо говорит все. Мы оказались в центре катастрофы, которую предвидели, но не смогли остановить.
Гнев Романа понемногу утихает, сменяясь чем-то сырым, уязвимым. Он смотрит на нас, действительно смотрит, и, клянусь, я вижу момент, когда его сердце раскалывается на две части.
— Я этого не делал, — говорит он едва слышным шепотом, словно признание громче сделает его более реальным.
— Мы знаем, чувак, — наконец говорит Лука, его голос тверд. — Мы разберемся с этим.
Но Роман не слушает. Он уже отступает, человек, который отмеченный обвинениями, уходит от руин того, что когда-то было прочным.
Он не оглядывается.
Дверь захлопывается за ним, и все. Он ушел. Мы с Лукой остаемся стоять в комнате, наполненной эхом недосказанного, грузом неразгаданных тайн, давящих на нас.
— Я чертовски ненавижу это, — бормочу я, проводя рукой по волосам. Это беспорядок, все это. Лана разлетелась на куски, Роман обвинен и сломлен, а мы здесь, застрявшие в центре, пытаемся удержать мир от развала.
Лука ничего не говорит, просто начинает собирать разбросанные остатки гнева Ланы. Я присоединяюсь к нему, потому что что еще остается делать? Каждый кусочек, который мы подбираем, кажется еще одной частичкой нашего единства, которую убирают в коробку и хранят до поры до времени, когда, может быть, мы сможем собрать все обратно.
После того как буря эмоций утихает, я решаю проверить, как там Лана. Коридор сегодня кажется длиннее, каждый шаг тяжел от груза того, что произошло. Я тихонько стучусь в ее дверь, тихо сообщая о своем присутствии.
— Лана? — Мой голос мягкий, что резко контрастирует с хаосом, царившим ранее. Ответа нет. Я пытаюсь снова: — Это я, Григорий. Можно войти?
Проходит такт, затем еще один. Наконец она говорит грубым голосом:
— Уходи, Григорий.
Ее слова ударяют сильнее, чем я ожидал, это тупой удар по моему беспокойству. Я прислоняюсь к дверному косяку, расстояние между нами кажется милями.
— Лана, я… Мы все исправим. Ты не одна в этом бардаке.
Меня встречает тишина — барьер, такой же эффективный, как любая запертая дверь. Я знаю, что она по ту сторону, возможно, свернулась калачиком, возможно, плачет, и это терзает меня. Мы должны защищать друг друга, но мы здесь, разделенные и разобщенные.
— Я знаю, что тебе больно. И мне бы хотелось сделать что-нибудь — все, что угодно, чтобы стало лучше. Но я обещаю тебе, что мы докопаемся до сути. Роман, деньги, ложь Переса… Мы разберемся. Ты самый стойкий человек из всех, кого я знаю, Лана. Ты уже провела нас через ад и обратно. Мы сделаем это снова, вместе.